— О! А вот и Дядя Степа Милиционер! — Высокий повернулся и насмешливо постучал дорогим «паркером» по нубуковой обложке блокнота. — А мы считаем, сколько Юлечка должна в кассу!

Второй хмыкнул. Его круглое лицо выражало удовольствие. Они были действительно очень молоды — года по двадцать два от силы. Им нравилось играть в бандитов. Нравилось не бояться его. Нравилось собственное поведение. Никто постарше никогда не повел бы себя так.

Ледогоров достал ствол. Высокий презрительно скривил губы.

— Ой, как страшно! Стрелять, что ли, будешь?

— Нет! — сказал Ледогоров, не отрываясь глядя на алую струйку у Юльки на подбородке, и ударил.

Стальной торец рукоятки «пээма» врезался высокому в челюсть. От ребристого бугорка фиксатора обоймы лопнула кожа, кровь мгновенно залила лицо и грудь, черными пятнами проступая на бордовом шелке. Парень завыл, скорчился у стены. Ледогоров добил его боковым слева. Он с детства часто дрался и навсегда усвоил, что недобитого противника нельзя оставлять за спиной. Круглолицый секунду хлопал глазами. Затем глаза его налились кровью.

— Ах, ты … !

Ледогоров врезал кроссовкой ему в колено, добавил локтем в переносицу и стволом по макушке. Все произошло очень быстро. Стало тихо. Высокий стонал. Второй лежал молча. Юлька встала с дивана и по стенке стала пробираться к Ледогорову. Он отметил, что на лице у нее ни малейших признаков истерики. Наклонившись, ткнул стволом в щеку круглолицего.

— Живой, ублюдок?

Тот пошевелился, обхватив голову руками.

— Мы же то-олько поговори-и-ить.

Ледогоров пнул его под ребра.

— Следующий раз — убью!

Он уже знал, что следующего раза не будет. Юлька встала у него за спиной.

— Как ты?

— Нормально.

Он посмотрел на порванный сарафан. Она кивнула на круглолицего.

— Это он.

Ледогоров еще раз врезал лежащему ногой, затем схватил пытающегося подняться высокого за воротник рубашки и, подтянув к письменному столу, сунул в руки трубку белого «Панасоника».

— Звони Софье!

Тот послушно набрал номер. Ледогоров отпустил его и отобрал аппарат.

— Алло, — сказал приятный женский голос.

— Софья?

— Да.

— Слушай меня, … подзаборная! Веденеева у тебя из магазина увольняется. Еще раз кого-нибудь пришлешь к ней — будешь выглядеть еще хуже, чем твои сопляки! Ясно?

Она выдержала паузу.

— Кто это?

— Болт в пальто!

Ледогоров швырнул трубку. Высокий отшатнулся, закрываясь руками. Не обращая на него внимания, Ледогоров схватил Юльку за руку и вышел из кабинета. В проходе стояла Люба. Он вспомнил, как отпихнул ее.

— Люба! Извини, что я …Спасибо большое!

Она отмахнулась.

— Ладно.

Ледогоров тянул Юльку к выходу во двор. Она дернулась и вырвала руку.

— Подожди!

— Что?

— Сумка!

Она исчезла в направлении торгового зала. Он постепенно успокаивался. Саднило разбитые пальцы левой руки. Хотелось курить. Он поискал сигареты и вспомнил, что оставил их Кобалии. На пустых ящиках лежала оставленная кем-то из грузчиков пачка «Беломора». Горячий, горький дым окончательно привел сердцебиение в норму. Появилась Юлька.

— Пошли.

Она послушно кивнула.

На улице было по-прежнему душно. Легкий ветерок был горячим и не приносил облегчения. Сев в машину, Ледогоров включил двигатель и повернулся к Юльке. Она улыбнулась и вдруг заревела, уткнувшись в его плечо. Проходящие люди с интересом всматривались сквозь тонированные стекла. Он чувствовал как намокает от слез футболка, вдыхал аромат ее волос и чувствовал, что не знает, что сказать. Он всегда знал, как успокоить свидетельницу, как вывести из истерики потерпевшую, но сейчас ровным счетом не представлял, что делать. Он просто гладил ее по голове, тихонько целуя рыжие локоны.

Возле дома Юлька окончательно пришла в себя и даже достала из сумочки пудреницу. Ледогоров заехал во двор. Магнитофон на втором этаже как всегда орал дурным голосом. На этот раз что-то про лето и жару. Он заглушил двигатель.

— Юль! Я должен вернуться! Там задержанный один остался! Хочешь, поедем со мной на работу? Я закончу все и пойдем домой.

Она мотнула головой.

— Не волнуйся! Я уже в норме. Приготовлю чего-нибудь вкусного. А ты купи бутылку вина. Должны же мы отпраздновать мое увольнение.