— Что ж, раз все довольны… — начал я.

Дорфман оскалил зубы; у него такой оскал иногда заменял улыбку.

— А почему ты решил, что мы довольны? Вы, ребята, больше не должны наседать на Хоффу. Хорошего понемножку, ладно? Нам приходится ладить с этим парнем. И вы тоже должны ладить с ним.

— Это не так-то легко осуществить.

— Ищите выход. Кстати, что это еще за повестки? Такие люди, как Момо, не могут работать, если им приходится уходить в подполье, скрываясь от повесток. Зря вы это.

— Их имена всплыли в свидетельских показаниях. Поверь мне, Джеку эта идея нравится не больше, чем тебе. И все же они должны предстать перед комиссией.

— Им это не понравится.

— Скажи им, пусть не беспокоятся. Джек позаботится о том, чтобы никому из них не было предъявлено обвинение. Бобби задаст им несколько неприятных вопросов — однако тут ничего не поделаешь, — но ведь это не такая уж высокая плата за то, что Хоффа занял место Бека, не так ли?

Дорфман скорчил гримасу.

— Джек тебе это пообещал?

Я кивнул.

Дорфман опять бросил взгляд на дверь спальни. Оттуда исходил слабый аромат гаванской сигары. Мы с Дорфманом в этот момент не курили. Значит, отметил я про себя, в спальне находилась не женщина, разве что любовницы крупных мафиози курят сигары “Апмэн”. Оставалось предположить, что в спальне находился человек, занимающий более высокое положение в чикагской мафии, чем Дорфман. Возможно, сам Джанкана слушал наш разговор. Человек в спальне кашлянул. Его кашель, глубокий и неприятный, напоминал рычание льва. Женщина не может так кашлять. Дорфман быстро перевел свой взгляд на меня.

— Тогда ладно, — сказал он. Уж не знаю, Джанкана или кто другой сидел в соседней комнате, но ясно было одно: главный тут не Дорфман. — Можешь передать Джеку, что они будут вести себя в комиссии как законопослушные граждане. Эти люди пользуются уважением в своем мире, понимаешь? Они не станут изгаляться перед сенаторами, как это делал Хоффа. Возможно, они откажутся отвечать на вопросы, ссылаясь на пятую поправку, но вести себя будут уважительно.

— Этого будет достаточно. Я передам Джеку. Он будет вам благодарен.

— Ну и хорошо. — По выражению лица Дорфмана я понял все, что он думает о благодарности политиков.

Я также понял: чем скорее Джек перестанет заниматься профсоюзами и перейдет к высоким сферам внешней политики, тем лучше для всех заинтересованных сторон. Президентом можно стать и не занимаясь внутренней политикой. Эйзенхауэр доказал это в 1956 году. Я кивнул, желая поскорее отправиться восвояси, поскольку уже выяснил, что с нами желает расправиться не чикагская мафия, а сам Хоффа.

Не знаю почему, но меня это несколько успокоило.

Непонятно почему, но в присутствии Питера Лофорда она всегда нервничала. Лофорд обладал обаянием морально опустившегося человека; от него веяло развратом, хотя внешне он вел себя пристойно. Многие считали Лофорда остроумным англичанином, но после знакомства и совместных съемок с Оливье она поняла, что Лофорд — просто подделка; он вырос в Лос-Анджелесе и воспитывался в искусственно созданной английской среде, чтобы играть англичан в фильмах компании “Метро-Голдвин-Мейер”. Все, что было в Лофорде английского, ей казалось фальшивым: и его акцент, и то, как он одевался. Он мог сойти за англичанина (а Лофорд хотел, чтобы его считали таковым) только в Голливуде, где настоящее не умели отличать от подделок.

Она не замечала в Лофорде особых актерских дарований, но он компенсировал этот недостаток отчаянным желанием услужить кому следует. Он пресмыкался перед боссами киностудии, перед знаменитостями вроде Синатры, перед семейством Кеннеди (особенно перед Джеком) и перед ней тоже. Поэтому неудивительно, что Лофорд по первому желанию Джека с готовностью предоставлял ему свой дом на берегу океана в Малибу и, когда тот приезжал на Западное побережье, с радостью заботился о его удовольствиях.

С тех пор как она вернулась в Лос-Анджелес, чтобы сниматься в фильме “Некоторые любят погорячее” [11] , она дважды виделась с Джеком в доме Лофорда. Первый раз Джек приезжал в Калифорнию, чтобы выступить с речью, второй раз — чтобы принять участие в праздничном вечере, организованном с целью сбора средств для демократической партии; оба раза он приезжал без Джеки. Мэрилин было труднее выкроить время для свиданий, чем Джеку, ведь она целый день пропадала на киностудии.

Фильм ей ужасно не нравился, но это стало ясно уже в процессе съемок. Она просто не знала, что делать со своей ролью; знаменитые комики Джек Леммон и Тони Кёртис в женском обличье полностью переигрывали ее, а она ничего не могла придумать, чтобы выглядеть достойно на их фоне. Даже Пола Страсберг не в состоянии была помочь ей.

Живя с Артуром в отдельном домике гостиницы “Беверли-Хиллз” и снимаясь по шесть дней в неделю, она чувствовала себя пленницей; Артур ни на мгновение не выпускал ее из поля зрения. Работа над сценарием фильма “Неприкаянные” шла туго: выяснилось, что Гейбл, без которого этот фильм и не мыслился, просто не может представить себя в роли Гэя Лэнглэнда, — а эта роль была написана специально для него. Артур, молча страдая, проводил все свое время на съемочной площадке, а она, не обращая на него внимания, советовалась только с Полой.