К тому моменту, когда Джек достиг кульминационной точки в своей речи, по лицу Мэрилин текли слезы. Она открыла глаза и увидела, как Джек повернулся к Эдлаю Стивенсону, словно собираясь преподнести ему подарок. Толпа дико заревела. Казалось, даже Эдлай поддался всеобщему ликованию, хотя наверняка понимал, что люди чествовали не его, а молодого Джека Кеннеди — будущего победителя. Мэрилин очень хотелось взбежать на трибуну и крепко обнять его…

Вдруг она увидела, как из глубины сцены выдвинулась вперед маленькая фигурка в широком розовом платье. Рядом с ней стоял Бобби Кеннеди. В зале было очень жарко, но Джеки выглядела собранной, хладнокровной, прическа в идеальном порядке.

Джек и Эдлай неловко обнялись, как мужчины, не привыкшие обниматься с мужчинами. К тому же они не любили и не уважали друг друга и от этого были смущены еще больше. Затем Джек подошел к Джеки, взял ее за руку и вывел вперед.

Кто-то вручил Джеки букет красных роз, и она держала цветы перед своим выпуклым животом. Если она и нервничала, то никак не выдавала своего волнения. Джеки величественно помахала рукой — прямо как королева, словно этот съезд проводился в ее честь — и устремила на Джека взгляд, полный обожания.

— Я хочу домой, — сказала Мэрилин Дэйвиду; у нее из глаз ручьем текли слезы. Она надела темные очки.

Он повернулся к ней, удивленный.

— Боже, Мэрилин, — воскликнул он. — Сейчас будет самое интересное. После такой речи вполне возможно, что Джек победит.

— Знаю. Но все равно хочу уехать.

— В гостиницу?

— Нет, в Нью-Йорк. Потом в Лондон. Надо закончить фильм.

Он взял ее за руку. Дэйвид, как всегда, прекрасно понял ее состояние. Она знала, что он хочет остаться и посмотреть, как его друг будет сражаться за пост вице-президента, но он согласился, не колеблясь.

— Тогда пойдем, Мэрилин, — мягко сказал он.

Берни Спиндел сидел в кабинете Хоффы в Детройте. На коленях у него лежал толстый потрепанный кожаный портфель, и он держал его обеими руками.

Спиндел приехал из Чикаго на машине, которую взял напрокат со скидкой, и к тому же на чужое имя. Он заплатил наличными, и поэтому компания, которой принадлежала машина, не очень интересовалась, кто он на самом деле. Спиндел не любил летать на самолете. В аэропортах всегда было полно полицейских и агентов ФБР, а кто знает, что они там высматривают и как поступят, если вдруг увидят знакомое лицо. Кроме того, на авиабилете всегда проставляют фамилию пассажира, а Спиндел не любил, чтобы его фамилия фигурировала где-либо. Он чувствовал себя более спокойно, когда ехал по шоссе в старом, ржавом, выцветшем и облезлом автомобиле, который ничем не отличался от тысяч других машин. В таком автомобиле он вряд ли обратит на себя внимание. Он никогда не превышал скорость и, прежде чем куда-либо отправиться, непременно проверял, чтобы все фары были в исправности. Поэтому он не боялся, что полицейские остановят его.

Он только однажды сделал остановку, чтобы сходить в туалет, заправить машину и купить гамбургер с сыром и бутылку кока-колы. Причем, выйдя из машины, он взял портфель с собой. К зданию, где располагался профсоюз водителей, он подъехал на одну минуту раньше запланированного времени. Спиндел ценил точность. Он любил говорить своим ученикам, что по нему можно сверять часы, а от них также требовал точности.

Сидя за письменным столом, Хоффа смотрел на Спиндела маленькими черными глазками, безжизненными, как у акулы, и старался не подать виду, что ему не терпится услышать информацию, которую тот привез. Спиндел не обращал внимания на показное равнодушие Хоффы. Он не обязан был любить Хоффу. Гувера он тоже не любил. Ему нравилась сама работа, и он гордился, что в его ремесле ему нет равных.

— Так что ты привез? — наконец решился спросить Хоффа, щелкнув костяшками пальцев, да так громко, что любой вздрогнул бы от неожиданности. Но на Спиндела это не произвело впечатления.

Он улыбнулся в ответ. Ему хотелось поиграть в кошки-мышки, чтобы его уговаривали, а он будет делать вид, что ничего не понимает. Так проститутка, зная наперед, что ей не миновать постели, все же хочет, чтобы ее уговаривали. Гувер понимал натуру Спиндела лучше, чем Хоффа, но Спиндел и Гувер все-таки не сработались, и в конце концов Спиндел решил, что ему гораздо удобнее иметь дело с преступниками, да к тому же они и больше платят.

— Он чуть не победил, Джимми, — сказал он. — В конце я и сам готов был поддержать его.

— Ладно, хватит врать. Неужели ты мог поддержать этого сынка богатого папочки, который носит костюмы за пятьсот долларов? Не вешай мне лапшу на уши, Берни.

— Ну, ты же понимаешь, о чем я говорю… Все происходило, как на скачках. Во втором туре ему не хватало тридцати трех с половиной голосов, и если бы Теннесси и Пенсильвания не перешли на сторону Кефовера в следующем туре… Я никогда не видел ничего подобного, Джимми.

— Я читал об этом в газетах, Берни. Ладно, все равно это не важно. Айк и Никсон задавят Стивенсона.

— Если хочешь знать мое мнение, Джимми, я уверен, что в шестидесятом году победит Кеннеди.

Хоффа грубо расхохотался.

— Только через мой труп. — Он опять щелкнул костяшками пальцев. — Или через его. — Он помолчал. — Так ты привез что-нибудь или нет?

— Привез. — Спиндел положил тяжелый портфель на большой полированный стол, вынул из него катушечный магнитофон, включил его в сеть, вытащил из коробки кассету и вставил ленту в пустую бобину. Он работал пальцами, как хирург, не делая лишних движений. — Интересная штука, — произнес он. — Вставляя подслушивающие устройства в телефонную коробку в гостинице, я заметил, что там кто-то уже побывал до меня.