Барон, посмотрев ему вслед, сказал:

— Золотая голова, только чересчур уж высокоморален. Он прочёл в заграничных газетах, что я выдал гроб пастуха Али за мой собственный, а сам, не долго думая, превратился в моего брата-близнеца. Конечно, он будет молчать, но за это требует, чтобы я в порядке покаяния выстроил для его единоверцев новый храм. И пожалуй, мне не остаётся ничего другого, как пойти на это.

— Если бы я мог, я бы сейчас рассмеялся, — серьёзно ответил Тим.

Но вместо него рассмеялся барон. Он смеялся с переливами, с коротким счастливым, захлёбывающимся смешком в конце каждой рулады. И на этот раз Тима не угнетал его собственный смех. Он даже был рад, что теперь смех его всегда рядом с ним, так близко, что, кажется, протяни руку — и достанешь. Иногда ему даже думалось, что когда-нибудь он и в самом деле быстро протянет руку и схватит свой смех, — выпал бы только подходящий случай. Он не понимал, что это только так кажется. Тим решил сопровождать барона всегда и повсюду.

Коляска остановилась у подножия широкой лестницы, которая вела вверх от террасы к террасе, до самого замка. Отсюда, снизу, она казалась гигантской, почти бесконечной. Но что было в ней самое удивительное — это собаки: каменные фигуры собак, стоявшие на ступеньках по обе стороны лестницы. Словно оцепенев в своём каменном молчании, они глядели, вытаращив глаза, вниз, в долину. Здесь были, наверное, сотни собак самых разных пород: доберман-пинчеры, таксы, сеттеры, фокстерьеры, афганские борзые, чау-чау, спаниели, боксёры, шпицы и мопсы, — яркая цветная керамика. Получалось, что справа и слева, вдоль всей лестницы, вход в замок охраняет огромная пёстрая свора.

— Старая леди была большой любительницей собак, — пояснил барон.

А Тим ответил:

— Да, это заметно.

Треч собирался было дать указание кучеру ехать по извилистой горной дороге, начинающейся слева от лестницы, как вдруг из-за керамического бульдога, стоящего примерно на середине лестницы, вышел какой-то человек и помахал им рукой.

— Это синьор ван дер Толен, — сказал Треч. — Давайте вылезем и поднимемся к нему. Мне хотелось бы ошарашить его моими планами насчёт маргарина. Вот он изумится!

Они вылезли из коляски, и барон чуть ли не бегом бросился вверх по ступенькам. Тим медленно подымался вслед за ним, внимательно разглядывая керамических собак. Его не интересовали разговоры о маргарине. Откуда ему было знать, какую важную роль сыграет маргарин в его жизни!

Внутреннее устройство замка доказывало, что барон, так любивший посещать выставки картин и художественных изделий, обладает в вопросах быта изысканным вкусом. Все предметы обстановки — даже пепельницы, дверные ручки и коврик в ванной — были просты, красивы и, очевидно, очень дороги. Комната Тима представляла собой приятное полукруглое помещение в одной из башен. Из окна её был виден парк и долина с оливковой рощицей. Даже маленький аэродром можно было разглядеть во всех подробностях: посадочная площадка, окружённая, согласно предписанию, прожекторами, а рядом с ней несколько ангаров для самолётов и низкое длинное строение, в котором размещались радиостанция и служба погоды.

Когда Тим выглянул из окна, он увидел на посадочной площадке два самолёта. Третий в эту минуту как раз приземлялся; какой-то пёстро одетый всадник неподвижно стоял возле белой стены длинного здания. Как видно, это был Селек Бай.

Вдруг Тим Талер услышал, что кто-то вполголоса зовёт его по имени:

— Господин Талер!

Тим отвернулся от окна и открыл дверь. За дверью стоял синьор ван дер Толен, с которым он вчера обменялся всего лишь несколькими вежливыми фразами на лестнице с собаками, так как барон почти без передышки болтал о маргарине.

— Нельзя ли мне поговорить с вами, господин Талер? Но так, чтобы об этом не узнал барон.

— Я ничего не скажу барону, если вы этого не хотите. Только где он сейчас?

— Он едет на аэродром встречать мистера Пенни.

Синьор ван дер Толен вошёл тем временем в комнату и расположился в плетёной качалке. Тим запер дверь и сел на скамеечку, стоящую в углу, — теперь он мог смотреть в окно, не выпуская из поля зрения комнату.

Ван дер Толен, как Тим заметил уже в первую встречу, был человеком не слишком разговорчивым. Об этом можно было судить хотя бы по форме его рта. Рот ван дер Толена представлял собой прямую узкую линию — только концы её чуть заметно загибались кверху — и был похож на закрытую пасть акулы.

— Я пришёл к вам в связи с тем, что завещание о наследстве юридически ещё окончательно не оформлено, — сказал этот португалец с голландской фамилией. — Речь идёт об акциях с правом решающего голоса, о так называемом контрольном пакете акций, принадлежащем барону. Вы разбираетесь в акциях?

— Нет, — ответил Тим, глядя в окно.

В эту минуту коляска барона подкатила к аэродрому.

Синьор ван дер Толен медленно раскачивался в плетёной качалке. Его белёсо-голубые глаза пристально смотрели на Тима сквозь стёкла очков. Взгляд у него был холодный, но не колючий.

— Так вот, с акциями дело обстоит следующим образом…

Барон, сидевший в коляске, обернулся и помахал Тиму рукой. Тим помахал ему в ответ.

— Акции представляют собой долю участия в капитале…

Теперь разноцветный всадник отделился от белой стены. Селек Бай поскакал навстречу коляске Треча.

— Мне придётся пояснить мою мысль наглядным примером. Вы меня слушаете?

— Да, — ответил Тим и отвёл взгляд от окна.

— Итак, представьте себе, господин Талер, что решено разбить сад. (Тим кивнул.) Но человеку, который взялся за это дело, не хватает денег чтобы купить все нужные для сада молодые яблони, и он засаживает только одну часть сада. Остальные яблони покупают и сажают другие люди. Когда же яблони вырастают и начинают приносить плоды, каждый посадивший яблони получает такую часть яблок, которая соответствует количеству посаженных им яблонь. Причём в каждом году количество яблок, составляющих эту часть, разное.