Шрифт:
Из двух человек не составишь поколение – из двух человек, мужчины и женщины, получается только семья. Пять лет назад Александру этого хватало. Он говорил себе: даже если мое поколение распалось, мы с Женей сделаем то, на что нам хватит сил.
Конечно, это был компромисс. Но что еще оставалось? Воспитывать сына и работать. В конце концов, мы же были ученые – и не из последних. Надо просто работать – и наша работа медленно, исподволь будет менять мир.
Но Женя не хотела медленно, она хотела одним ударом разрушить Границу, построить Открытый Мир. Чуть не погибла, чуть не погубила сына, в конце концов оставила нас обоих без работы.
Одно утешение – теория оказалась правильной. Как ученый Александр до сих пор гордится. Может, надо сказать «как бывший ученый», ведь трудно называться ученым, если работаешь на бессмысленном заводском конвейере и знаешь, что по эту сторону Границы тебя не пустят ни в одну лабораторию.
Человеку, который хочет быть верным своим идеалам, трудно менять их раз в пять лет – и когда Женя вернулась с Белого моря, Александр некоторое время продолжал спорить, приводя ее же старые доводы. Спорил, но в глубине души знал – эту веру он тоже не сможет сохранить в одиночку.
Ну что же. Когда-то он верил в Проведение Границ, потом – в Открытый Мир, теперь снова будет верить, что Граница – единственное спасение живых от тирании мертвых. Нет, конечно, надо развивать сотрудничество и все такое, но Граница – это навсегда, это необходимость.
Что, интересно, думают об этом мои новые коллеги? спрашивал себя Александр. Что бы они сказали, если им предложить разрушить Границу? Они тяжело живут, много пьют, мало зарабатывают, впереди их не ждет ничего хорошего. Мне кажется, им нечего терять.
И Александр поставил эксперимент – он ведь все-таки был ученый. Если задуматься – небезопасный эксперимент, но, черт возьми, наука не прощает трусости! Раз у тебя отобрали лабораторию – задавай вопросы в курилке, рискуя прослыть провокатором или сумасшедшим.
Форвард «Снаряда» забивает гол, уменьшая разрыв до двух очков. Все равно, за оставшееся время не удастся даже сравнять счет. Одно утешение – проиграли не всухую.
Утешение можно найти всегда. Заводской эксперимент показал: Александр ошибался, и, значит, новые Женины взгляды будет еще легче принять.
Да, работяги с конвейера не хотели разрушения Границы. Из последних сил они цеплялись за единственное, что у них было: гордились Победой, отчаянно верили, что до Проведения было хуже, и тут же говорили, что любые изменения – только к худшему.
– Так мы хотя бы хозяев'a в своей стране, – сказал Александру сменщик, бурый от вечного пьянства.
Смешно, что Женя говорит то же самое.
А что скажет Гоша, если его спросить? Александр догадывается: «Это сложный вопрос».
Именно так сказал Александр, когда Женя исчезла на Белом море, а сын спросил: «Папа, что же случилось?» – и эти слова второй год бумерангом возвращаются к Александру.
«Гоша, как дела в школе?» «Это сложный вопрос».
«Гоша, ты когда сегодня вернешься?» «Это сложный вопрос».
Ну что ж, имеет право обижаться: в конце концов, не Александр, а именно Гоша с друзьями спасли тогда Женю.
Финальный свисток. Матч закончился, 3:1, «Дизель», как и предполагалось, выиграл. Придется все-таки встать и выключить телевизор, думает Александр, но остается в кресле.
Звонят в дверь, и Женя идет открывать. Сколько раз говорил Гоше, чтобы не забывал дома ключ, – но нет, это не Гоша, из прихожей слышны звонкие голоса.
Да, теперь уж точно придется встать.
– Ну, здравствуйте, ребята, – Александр встречает Нику и Леву. – Давно вас не видел. Проходите, садитесь. Гоши, правда, еще нет, но вы подождите, скоро придет.
Лева нерешительно говорит:
– Он вроде обещал к семи быть.
– Чаю хотите? – спрашивает Женя, и все идут на кухню, и еще час пьют чай, не зная, о чем говорить, – не спросишь ведь «как дела в школе?» у людей, которые спасли твою жену? – а потом наконец приходит Гоша, раздраженный и злой, и тебе кажется, что от него пахнет как-то непривычно, может быть – табаком и алкоголем, но, в любом случае, пахнет так, что скоро будет уже совсем невозможно вспомнить день, когда ты держал маленький сверток и верил, что твой сын будет жить в прекрасном будущем, которое построит твое поколение.
10.
Остановка метро – стеклянный павильон посреди снежного поля. Никакого сравнения с довоенными станциями, с их роскошными фасадами, статуями и мозаикой. Но это все – в центре, а здесь выходишь из метро – и вообще никакого города. Особенно если отвернуться от проспекта, по которому нет-нет да проедет машина. Тогда виден только белый заснеженный холм с одинокой дорогой между сугробов, да еще где-то там, на горизонте, из-за гребня высовываются башни новостроек.