Произошло это событие 14 июля 1946 года.

— Коруша, как ты умудрилась родить сына в такой знаменательный день — вся Франция празднует эту дату!

Дау был горд и счастлив, он сам дал сыну имя Игорь. Коруша, а дома будем звать его Гарик.

— Даунька, а нос у нашего мальчика — мой.

— Все равно, Коруша, он у нас гибрид. Мы в разумном возрасте завели ребенка, все выдающиеся люди, по статистике, рождались от поздних браков или были младшими детьми в семье. Конечно, в большинстве случаев от довольно талантливых родителей. Коруша, возможно, ты родила гения! Я достаточно талантлив, чтобы быть отцом гения?

Дау не предполагал, что после смерти его именно так и назовут. Но у гениальных отцов, по статистике, гении не родятся, и у их сыновей, даже одаренных, очень трудная жизнь. Тогда я тоже этого не знала. Вся ушла в бытовые мелочи: пеленки, кормление сына. Когда мальчику исполнился месяц, я слегла от простуды. Болеть было некогда, белый стрептоцид не принимала: боялась испортить молоко. Через три дня все прошло.

А некоторое время спустя на ноге в области вены обнаружилось странное вздутие, безболезненное, и я не обратила на него внимания. На той же ноге, опять на вене, появилось еще одно безболезненное вздутие. Показала врачу: диагноз серьезный послеродовой тромбофлебит. Лечения никакого, только строгий постельный режим. Если тромб оторвется — моментальная смерть. К счастью, приехала моя мама. Дау очень испугался, созвал всех знаменитых врачей ко мне. Пришли профессора медицины, возле моей кровати увидели младенца. Да, это послеродовой тромбофлебит. Абсолютный покой, лечения никакого. Но потом эти загадочные шарики выступили повсюду, уже не на венах, раздулись колени, ноги отекли, вся плевра легких покрылась эритематозными узлами. Оказалось, консилиум профессоров ошибся.

Выяснилось, что после ангины у меня возникло осложнение системное заболевание — эритеманозозум, или узловой кожный ревматизм. Думаю, что если бы я обратилась в простую районную поликлинику, мне бы дежурный врач прописал аспирин три раза в день, на пятый день я была бы совсем здорова. А так я в течение года не могла ходить. Потом два раза в год Мацеста. Я кое-как встала на ноги. Но навсегда запомнила: медицина несовершенна. Врачам надо верить с опаской и не всегда.

Когда волею судеб трагедия дорожного происшествия с Дау ворвалась в мою жизнь и столкнула с профессорами медицины, мне было трудно найти с ними контакт, я им очень мало верила, сомнения терзали меня, но с этим никто не считался, ни медики, ни физики. Я оказалась права: так произойдет, что именно тромбофлебит после насильственной выписки Дау из больницы (как я протестовала!) станет причиной рокового исхода.

После войны жизнь набирала темпы. Все наслаждались обретенными миром и трудом. Послеродовой тромбофлебит приковал меня к постели. Узлы кожного ревматизма спустились в коленные суставы.

Как-то вечером Дау вошел ко мне в спальню, торжественный, сияющий:

— Коруша, можешь меня поздравить с избранием в академики!

— Но ты не был членом-корреспондентом?

— И тем не менее я уже академик. Сейчас Абуша Алиханов мне сообщил интересные подробности. Перед голосованием за мою кандидатуру выступил сам президент Академии С.И.Вавилов. Он сказал: "Я не знаю, как остальным физикам-академикам, но лично мне стыдно, что я академик, а Ландау нет!". Еще, Коруша, мне очень приятно было услышать, что за меня при тайном голосовании проголосовали все сто процентов. Я избран единогласно, а это не очень часто бывает.

Приняв шутливую театральную позу, он произнес: "Вот какой у тебя муж!".

И я вспомнила, как еще далеко до рождения Гарика Даунька с радостью сообщил мне:

— Коруша, ученый совет нашего института выдвинул меня в членкоры Академии наук. — И ты согласился?

— Да, конечно.

— А если я не хочу, чтобы ты был членом-корреспондентом? Это почему?

— А хотя бы потому, что я выходила замуж за самого благородного профессора в нашей стране!

— Верно, из профессоров я самый благородный!

— Понимаешь, Даунька, я выросла в провинции, и в моем простом понимании профессор это очень много, а самый благородный профессор во всем Советском Союзе — мой муж! Дау, пойми, я говорю серьезно, очень серьезно. Ты — моя гордость. А что такое член-корреспондент Академии наук СССР? Во-первых, это очень длинный титул, но, главное, я не понимаю, что он значит. У нас в институте вечный членкор Дерягин. Но ведь тебя и Дерягина разве можно поставить в один ряд?!

— Коруша, что ты, конечно, нет! Но учти, членкор это три тысячи к зарплате.

— Нет, нет, нет! Я не хочу. Пойди и откажись.

— Коруша, ты это серьезно?

— Да, Даунька, наглядный, квантово-механический! Очень, очень прошу, пойди откажись. Я была счастлива, когда Даунька отказался от членкорства. Я опасалась: высокие звания слишком ценит слабый пол, а Даунька слишком ценит красоту слабого пола. В те времена Дау ни в чем мне не отказывал. А сейчас он мне сообщил, что он академик. Радости я не почувствовала. Впервые я испытала страх его потерять. Кругом столько молодых, красивых девушек, а у меня болезнь — мои ноги не ходят. Кожные эритемные узлы поразили мои коленные суставы. Что поделаешь! Так лечат именитые профессора.

— Коруша, ты совсем не радуешься, что я пролез в академики?

— Зайка, милый, у меня так болят ноги, — сказала я вслух. А про себя подумала: "Вот, вот, только этого мне сейчас и не хватало. Красивые девушки так падки на академиков, а я? Я уже не Юнона!".

Дау много работал, был очень весел, очень жизнерадостен, часто забегал ко мне, без конца наклонялся над сыном. Клацкая зубами, говорил:

— Я сейчас его съем, он очень круглый, очень аппетитный и, наверное, очень вкусный. Коруша, ты только посмотри, он сосет на ноге большой палец. Ужас, Коруша, ведь он сломал палец, у него сгибается большой пальчик там, где нет сустава.