Шрифт:
— Ну, если вы полагаете, что это абсолютно необходимо... — неуверенно начал Смит.
— Послушайте-ка... — прервал его Римо.
— Вы видите, как он себя ведет. Вы слышите, как он говорит. Он говорит, как Римо давно минувших дней. Его ум регрессирует. Причиной этого стал шок, который он испытал, когда вбил себе в голову, что его покойный друг все еще жив. Римо не может проститься со своим прошлым. Я должен стряхнуть с него это состояние.
— Я сам знаю, что я знаю, — упрямо заявил Римо.
— Ты видишь призраков своего прошлого — сначала это был твой друг, а теперь враг, которого ты, как пытаешься нас уверить, убил.
— Так попытайся меня остановить! — крикнул Римо и бросился к двери.
Мастер Синанджу взмыл в воздух, веером раскинув свое кимоно. Мгновение — и он оказался возле двери, преградив Римо путь.
— Стой! — Чиун предостерегающе поднял руку.
— Ты меня не остановишь! — рявкнул Римо и попытался продолжить свой путь.
Чиун угрожающе выставил вперед сжатый кулак. Руки Римо инстинктивно взвились в воздух, пытаясь парировать возможный удар.
Внимание Римо было полностью сконцентрировано на правой руке Чиуна, а Чиун тем временем выбросил из-за спины левую руку и швырнул комок мятой бумаги.
Бумага полетела в лицо Римо с такой скоростью, что он не успел среагировать. Удар пришелся прямо в лоб. Голова дернулась назад, словно от удара кузнечного молота, и Римо завалился набок.
Мастер Синанджу подхватил его прежде, чем Римо упал на пол, оттащил к дивану и аккуратно уложил.
Смит с недоверием поднял с пола комок бумаги и развернул его. Он думал, что внутри окажется что-нибудь очень тяжелое, но, кроме бумаги, ничего не было. Фотобумаги — это была смятая фотография капитана Дая.
— Он ранен? — спросил Смит.
— Разумеется, нет. Только оглушен. Я ведь воспользовался просто бумагой.
— А разве можно сбить с ног человека смятым листком бумаги? — в голосе Смита по-прежнему сквозило недоверие.
— Надо придать ей очень большую скорость, — ответил Мастер Синанджу, ощупывая у Римо бровь.
Глава 8
Римо Уильямсу казалось, что он снова очутился в джунглях.
Ему представлялось, что он продирается сквозь заросли слоновой травы где-то к югу от Кхесана, а может — от Даутьенга. Окружающий пейзаж не позволял определиться точнее. Слоновая трава — она везде слоновая трава. Листья с острыми краями, стебли выше головы, да еще и постоянно цепляется за ноги. Лишь слегка прикоснись к ней — и почувствуешь, как по пальцам тебе полоснула тысяча бритв. Остальные бойцы продирались сквозь траву позади Римо, но только самого ближайшего еще кое-как можно было разглядеть. Чернокожий верзила с серьгой в ноздре. Лицо его казалось Римо знакомым, но имени он вспомнить не мог. Лицо его было неподвижно — узкая маска. Единственная движущаяся деталь — глаза.
Уильямс целеустремленно шел вперед, внимательно следя, чтобы под ноги не попались скрытые провода, соединенные с расставленными вьетконговцами минами. Мины, которые взрываются, когда на них наступишь, его не волновали. Что толку беспокоиться о том, что предотвратить ты не в силах? Это — часть войны, когда ты случайно оказываешься в неподходящее время в неподходящем месте. Явление того же порядка, что минометный обстрел, или эпидемия дизентерии. Или — автомобильная катастрофа там, во внешнем мире. Так что лучше об этом не думать. Но провода заметить можно.
Уильямс перевел рычажок переключателя на своей винтовке М-16 с положения “полуавтомат” в положение “авто”, досчитал до двадцати и передвинул назад. Это стало для него привычным ритуалом где-то начиная с третьего месяца пребывания во Вьетнаме, когда он осознал, что случайность смерти подчиняется неким строгим математическим законам. Никогда нельзя сказать заранее, кто выскочит на тебя из зарослей. И никогда нельзя заранее предсказать, в каком случае у тебя больше шансов — если ты ввяжешься в бои, стреляя в полуавтоматическом режиме или в автоматическом. Но само по себе это может иметь роковые последствия. Поэтому трижды в минуту Уильямс передвигал рычажок переключателя. Конечно, строго говоря, вероятность того, что режим стрельбы будет выбран правильно, оставалась одинаковой, но у Римо создавалась иллюзия, что он способен контролировать то, что не поддается контролю. Если говорить серьезно, то это всего лишь предрассудок, но, в конце концов, кто не суеверен здесь, во Вьетнаме?
Уильямс снова передвинул рычажок в положение “авто”, и как раз в этот момент раздался резкий свист, словно кто-то резанул серпом по толстым стеблям слоновой травы. Отряд замер. Римо поднял руку, приказывая товарищам остановиться. И тут раздался прерывистый звук автоматных очередей. Заговорили АК-47.
— Вьетконг! — крикнул кто-то.
Но это были не партизаны. Вьетнамцы были одеты в военную форму: это были солдаты регулярной армии Северного Вьетнама. Уильямс видел серые фигурки, короткими перебежками передвигающиеся в густых зарослях слоновой травы. А за ними угадывалась высота 881.
“Кхесан, — подумал Уильямс. — Я снова в Кхесане”.
Он открыл огонь. И все в отряде тоже открыли огонь. Сначала падали только стебли слоновой травы. Потом упал чернокожий парень с серьгой в носу. И тут Уильямс вспомнил его имя. Чеппелл. Рядовой Лэнс Чеппелл. Именно это с ним и произошло в октябре шестьдесят седьмого, когда он решил испытать АК-47, который нашел на тропе в джунглях. Чеппелл не мог знать, что отряды специального назначения армии США завели обыкновение заменять порох в трофейном оружии на взрывчатку “Си-4” и оставлять автоматы в лесу специально для вьетконговцев. Чеппелла разорвало в клочки.