Шрифт:
Отыскивая английские слова и делая громадные промежутки между ними, Григорий медленно ответил:
– Я панимайу немного английскхи. Я читаю английскхи болше… лучше, чем я говорьу.
– Хххарашо, – заявил мужик на своем дикарском языке Шекспира (Григорий был уверен, что его собственный английский по крайней мере не настолько отвратен, во всяком случае, что касается произношения). – Вы можыти называт мынья Мыхаыл. Вы будытэ идти с мыной.
– Но… кто вы?
– Кы Гы Бы, канэшна, – ответил мужик, которого звали, а может, и не звали Михаилом. Он сказал, где служит, небрежно передернув плечами, потом добавил: – Об што вы никаму нэ гаварыт.
– Рассумеется.
– Тыпэр вы будэтэ слэдоват за йя. Вон есть два амырыкханцы разгаварывайущие. Я должэн гаварыт с мужчщына самым. Вы будытэ гаварыт с жэншын, штобы йя увадыл мог мужчшына в старана прочщщщь.
– Но… почему я?
– А патамху што я вас ысползыват, – ответил мужик из КГБ, причем последнее слово, слишком длинное для его языка, он произносил, шлепая губами, будто резиновыми мухобойками. – Тыпэр пашлы. – Когда они протискивались сквозь толпу, кагэбэшник, словно вспомнив о чем-то, добавил: – Как вы зват?
– Григорий Басманов.
– Ы как вы палучат на жызн, Григорий Басманов?
– Писать для телевизии, – поиск и расстановка английских слов поглощали все внимание Григория.
– Ххххарашо.
Двое американцев увлеченно тараторили по-своему; слова сливались, окончания разлетались, будто брызги, и речь звучала совершенно непонятно.
«Ни слова не разберу! – подумал Григорий. – Вот же стрекочут! За этим, что ли, я сбежал из клиники? Чтобы меня настращал легавый из конторы, да еще и американцы унизили?»
Изысканно-лощеный экономист Михаил сказал:
– Я привел с собой соотечественника, который был бы рад усовершенствовать свой английский.
А коренастый Михаил из КГБ объявил:
– Эта есть чилавэк русскый, каторый гаварыт па-аглыцкы так жэ хххарашо, как мнэ сам. Можэт, лучшэ.
– Я имею только немного английский, – проговорил Григорий, улыбаясь американцам, чувствуя, как его охватывают робость и ощущение неловкости, и начиная жалеть, что вообще приперся сюда. Что он знает об иностранцах? Как держать себя с ними? Кроме двух-трех врачей с Запада, с которыми он общался исключительно через толмача в первый год после чернобыльской аварии, Григорий никогда в жизни не встречался с иностранцами. «Я же простой киевский пожарник, – подумал он. – Моя новая жизнь – лишь недоразумение».
– Это мисс Сьюзан Кэрриган из Нью-Йорка, – в один голос сказали оба Михаила. Правда, Михаил из КГБ забыл про «мисс». – Она выиграла Москву на конкурсе. – Михаил от экономики весело улыбнулся, а Михаил от охранки осклабился в какой-то мрачной и немного оскорбленной ухмылке.
– Поездку в Москву, – поправила их Сьюзан, улыбнувшись свежему русскому и протягивая ему руку. Григорий принял ее, сознавая, как тонка, костлява и нерешительна его собственная рука. Виду него был, как у больного гриппом или гриппоподобным недугом, который дал маху, встав с койки и явившись на вечеринку.
– Григорий Басманов, – проговорили Михаилы, завершая церемонию знакомства. – Григорий работает на московском телевидении.
– О, правда? – Сьюзан выпустила хилую руку Григория и приняла от Михаила полный бокал вина. – А что вы там делаете?
– Сочиняю шутки для одного комика, – ответил Григорий, произнося слова в час по чайной ложке. Потом покачал головой и добавил: – Вы про он не слышали.
– Возможно, я слышал, – сказал Джек Филдинг, протягивая руку. – Джек Филдинг, сотрудник посольства. Мы много смотрим телевизор, уж поверьте. Кто этот ваш комик?
Пожав Филдингу руку, Григорий сказал:
– Петр Пекарь.
Он испытал истинное удовольствие, услышав исполненное горестного изумления «кряк» кагэбэшника (Михаил от экономики радостно хихикнул, вспоминая что-то).
Филдинг тоже обрадовался.
– Правда? Этот парень – настоящий смутьян!
– Да, – согласился Григорий и расслабился, нежась в лучах славы Петра Пекаря.
– Если бы несколько лет назад он вякнул то, что свободно говорит теперь, сразу же отправился бы прямиком в Сибирь, – добавил Филдинг, качая головой.
– Ну, по крайнему меру он бы там имел меня, – заверил американца Григорий. – Если Петр Пекарь простуживает себя, я, от своя сторона, тотчас чихать меня. – Он удивился той легкости, с какой вдруг заговорил по-английски, стоило только начать. Оказывается, тут нет ничего невозможного.
– Я пыталась смотреть здешние телепередачи, – сказала Сьюзан. – Но это просто мучение. На вид – вроде как наши, американские. И новости, и спорт, и игры, но я не понимаю, кто что говорит. Ну а с надписями и вовсе беда, я не знаю даже букв! – воскликнула она, смеясь над собственной беспомощностью.