А в руках держала свежую, только распустившуюся чайную розу.

Они стояли около нашего стола — наверное, это длилось миг, — Кот бессмысленно-счастливо ухмылялся, и Марина молча прислонила голову к его умопомрачительному пиджаку, а мы дураковато-обескураженно глазели на них, обуянные восторгом и завистью. Потому что наши девушки — очень пригожие барышни, вполне секси — показались нам с Хитрым Псом совсем линялыми и жалковатыми рядом с Мариной. У меня это постыдное чувство прошло минут через десять, а Хитрый Пес заболел им навсегда.

А тогда Марина засмеялась, разрушила эту мгновенную паузу — никто ведь не мог предположить, что этот миг молчания, секундная остановка, как аритмичный перебой в сердце, изменит всю нашу жизнь. Засмеялась она, вспыхнули ее удивительные глаза, и сказала, еле заметно дробя во рту букву «р», словно серебряный шарик языком катала:

— Привет, девочки! Здравствуйте, ребята! Мне ваш милый лжец всю дорогу рассказывал, какие вы гении!..

Оторвалась от Кота и неожиданно поцеловала нас — Хитрого Пса в макушку, а меня в щеку. Нашим подругам — не замечая — сунула руку. А мы с Санькой от ее поцелуя просто скукожились в своей ревности, потому что означал он только подачку со стола их шикарного любовного пиршества с Котом.

— Вы послушайте только, послушайте! — ликовала и веселилась Марина. — Про себя он наврал, что он олимпийский чемпион и заслуженный мастер спорта. А ты, Саша, — академик математики и без пяти минут миллионер. А ты, Сережа, — старший следователь уголовного розыска по делам ОБХСС при 17-м отделении милиции. Да! И есть секретное постановление о том, чтобы сделать тебя полковником!

Когда она целовала меня, я уловил еле заметный запах хмеля. Видно, они уже где-то лакировались шампанским.

Сашка рассаживал их, Кот разливал по бокалам выпивку и орал:

— Выпьем! Выпьем! Тост! За нас! За любовь! За жизнь! За жизнь — всегда!

Мы пили, как водится, из фужеров, а Кот, естественно, демонстрировал свой рекордный трюк: не отрываясь выцедил из горла полную бутылку шампанского — я никогда не видел, чтобы этот номер мог кто-нибудь повторить. Бутыляку водки из горла — это сколько угодно, а шампанского — никто. Дыхалки не хватает.

Слизнул Кот с горлышка последнюю каплю и обнял Марину:

— За жизнь!

— За жизнь! — сказала она. — Никакой нет смерти, мой замечательный прохвост! Мы не умираем…

И он ответил:

— Мы просто перевоплотимся… Мы будем с тобой всегда!

— Мы будем странствовать из рождения в рождение, — сказала она ему, и я видел, как Сашка Серебровский смотрит на ее пухлые, чувственно-нежные губы, всегда приоткрытые для поцелуя, и я боялся, что у него сейчас остановится сердце.

А я? Под страхом смерти я не смогу сейчас вспомнить лицо девочки, которая была со мной в тот вечер. Может быть, это была моя нынешняя жена? Во всяком случае, я не много уделил ей внимания, той девушке.

Я глазел с завистью на Марину — уже душно пьяную, а все равно свежую, как утренний ветер. Была в ней неестественная смесь распутства и целомудрия, ей было все можно.

Из-за грохота музыки я не слышал, о чем они с Котом говорили, но они общались, как незрячие — руками, пальцами, они ничего не видели вокруг и были соединены так неразрывно, будто они уже здесь, прямо у всех на глазах, самозабвенно, упоенно, оголтело трахались. Марина скользила своими длинными породистыми перстами по плечам Кота, по сильной загорелой шее, а его кисть лежала у нее на боку, в том самом волнующем сгибе между спиной и бедром, где попка Марины начинала круглиться, как обвод виолончели.

Господи, я никогда, наверное, не испытывал такого эротического возбуждения!

Невероятное происходило тогда гуляние — пьяное, азартное, веселое, нелепое — это Марина чародействовала, колдовала, всех сумасшедшила.

На хорах над нашей головой неистовствовали музыканты — кавказский ансамбль под предводительством аккордеониста в алой черкеске и с глубокой дыркой во лбу — видимо, кто-то из благодарных клиентов бутылкой вмазал.

Мерцали сполохи на чудовищных стенных панно, курились синими дымами подносы с шашлыками и цыплятами, непрерывная глухая перестрелка шампанских пробок, какие-то командированные танцевали на скользком мраморном полу танго под рулады «Тбилиссо».

Нас палила жажда разрывающих страстей, и пили мы, как ненормальные.

Недалеко от нас сидел приблатненный богатый человек Джансуг с какими-то двумя недорогими джансучками. Он непрерывно пялился на Марину и вожделенно шевелил усами. Потом почему-то он оказался за нашим столом, с ним пьяно братался Хитрый Пес, и в какой-то момент Джансуг вдруг возник рядом с Мариной и, держа ее руку, страстно пел под аккомпанемент музыкального джигита с дыркой во лбу: