Усольцев указательным пальцем сдвинул со лба шлем, глянул на длинную спокойными зелеными глазами:

– Я же сразу говорил: занимаю на троих.

– Не говорил ты ничего! Вруша бессовестная!

Усольцев ей возразил с прежней спокойной правотой:

– Как же не говорил, если мы из одного класса! Ты, видать, на оба уха больная.

– Щас будешь сам на оба уха больной! И эти тоже… – Мы то есть…

Усольцев сказал сожалеюще:

– С виду отличница, а орешь, как мадам Стороженко на одесском базаре…

Недавно шел в кинотеатрах старый фильм "Белеет парус одинокий", и очередь оценила остроумное сравнение Усольцева. Общественное мнение склонилось в нашу пользу. Девица это ощутила. Правда, пообещала для порядка:

– Щас как дам "мадам", будешь заикаться до старости…

Усольцев шепнул нам:

– Давайте деньги, а сами идите в уголок, чтобы без скандала. Я куплю три билета, и все дела…

Мы сунули ему свои трёшки, а сами протолкались поближе к выходу.

Кассовый вестибюль был просторный, свободного места, несмотря на очередь, хватало. Мы приткнулись к стене под афишей бессмертной комедии «Волга-Волга» и стали ждать.

– А Форик молодец, верно? – шепнул счастливый Чижик. Я кивнул. В самом деле, хороший человек Усольцев. Проявил классовую (от слов "пятый класс "Б") взаимовыручку, хотя мы были почти незнакомы.

Он поступил в нашу школу лишь в этом году, причем сперва его записали в пятый "А". Потом что-то у них там вышло с классной руководительницей, та пожаловалась Зинаиде Прохоровне, и завуч недавно перевела Усольцева к нам. Под тем предлогом, что наш класс не так переполнен, как "А".

Для нашего пятого «Б» в начале учебного года не нашлось крепкого классного руководителя, его отдали старенькой учительнице ботаники Анне Семеновне. У той едва хватало сил, чтобы вести уроки, и нашим воспитанием занималась сама Зинаида – железная завуч и хозяйка всей нашей мужской школы-семилетки. (Директор казался нам личностью тихой и незаметной. Помню только, это был худой, бритый наголо мужчина, который кашлял и на школьных линейках говорил не "пионеры", а "пионэры").

Зинаиду мы боялись, она знала нас как свои пять пальцев. Так и говорила: "Вы мне мозги не закручивайте, я знаю вас как свои пять пальцев". Это была рослая пожилая особа с тугим узлом прически и большим педагогическим опытом.

Зинаида ввела к нам новичка посреди урока. Держала его за плечо. Мы с грохотом встали.

– Тихо, тихо, – поморщилась завуч. – Пожалейте нашу учительницу, мои дорогие… Анна Семеновна, голубушка, запишите этого молодого человека к себе, у вас тут не так тесно… Судя по табелю, в начальной школе учился он неплохо. Правда, отличается излишней самостоятельностью суждений, но, надеюсь, исправится… Ты ведь исправишься?

Новичок уклончиво шевельнул плечами. Плечи казались очень узкими – они были обтянуты слишком тесной суконной курточкой с якорем на рукаве. Зато штаны, сшитые из чего-то похожего на мешковину, были чересчур широки. Они, как казачьи шаровары, нависали над сапогами. Сапоги, старые сморщенные кирзачи, были мальчишке явно велики.

Плечи были узкие, зато голова слишком большая. И квадратная, как почтовый ящик. Эту квадратность подчеркивала стрижка – коричневый короткий ежик был обработан так, как обстригают иногда на газонах кусты, чтобы придать им кубическую форму.

А глаза были круглые, цвета бутылочного стекла. Спокойные и опушенные густыми ресницами. Это делало их похожими на глаза симпатичного теленка (если, конечно, бывают зеленоглазые телята).

Впрочем, разумение в глазах было совсем не телячье. Этакое спокойное понимание момента.

Зинаида Прохоровна удалилась. Мы снова с грохотом сели и выжидающе притихли. Седая и усталая Анна Семеновна близоруко склонилась над классным журналом.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Усольцев.

– У-соль-цев… А имя?

– Форик.

– Форик? Гм… А как же полное?

Он сказал негромко и отчетливо:

– Формат.

Кто-то хихикнул. Но не сильно. Был у нас в классе Ренат, был Винцент, был даже Вильгельм (Вилька Краузе). Может, и Формат – нормальное имя, только нерусского происхождения.

Однако Гонка Кочнев по прозвищу Кочан все же хохотнул:

– И правда формат: двадцать четыре на тридцать, как фотоящик!…

Отец и брат Кочана работали в фотомастерской на городском рынке, снимали там своих заказчиков на фоне всяких декораций большущей деревянной камерой. С этим аппаратом Кочан и сравнил новичка.

Форик никак не отреагировал. Класс поэтому отозвался на хохмочку вяло.

Утомленная жизнью Анна Семеновна произнесла:

– Садись вон туда, на третью парту, Усольцев. А рядом с Кочневым не садись, он тебя испортит окончательно.

– Ага! «Фор» оторву, «мат» оставлю, – согласился Кочан.

Анна Семеновна печально сказала в пространство:

– Когда же наконец педсовет исключит тебя? Хотя бы на время.

– Жди да радуйся, – отозвался Кочан. Правда, уже вполголоса.