— Теперь понимаешь, что нужно вытаскивать Фоменко? Может быть, есть еще какие-то проколы, а он о них почему-то не сказал. Когда мы отсюда выберемся…

— Если только он жив, твой Фоменко.

Феликс крепко задумался. Потом достал из кармана своего лифчика рацию.

— Я — первый, я — первый, — заговорил он скучным голосом. — Прием. Я первый, я — первый, прием…

И долбил эту нехитрую мантру, пока она не влетела в чье-то ухо и не произвела в рядах противника некоторое смятение.

— Какой, к черту, первый? — возмутился незримый, но злобный собеседник.

— Это ты, шестой? — спросил Феликс. — Сорок третий, сорок пятый, выйдите из канала, дайте шестого.

— Я — шестой! — голос помолчал, словно набираясь духу, и вдруг зачастил, срываясь и теряя всякую логику от бессильной ярости: — Что за скотство?! Где шестнадцатый?! Кто тут дурака валяет?! Пристрелю к такой-то матери! Немедленно дайте рацию шестнадцатому!

— Ого! — Феликс даже усмехнулся. — Значит, потеряли шестнадцатого? Вот и ладушки.

Витька разинул рот.

— Я первый, я — первый, — продолжал, пользуясь безнаказанностью, Феликс. — Шестой, вы хорошо меня слышите?

— Где ты, первый? — спросил, вмешиваясь в странный разговор, еще один голос.

— Хороший вопрос. Я — там, где могу вас контролировать. Мне нужен живой Фоменко. Если вы его уничтожили — пойдете под трибунал.

Витька показал большой палец. Такого блефа он еще не видывал.

— Был приказ, — уже впадая в сомнение, ответил шестой. И по интонации невозможно было понять: то ли приказ уже выполнен, то ли нет.

— Приказ давно отменен, вы что, не слышали? — продолжал валять дурака с изумительно серьезной физиономией Феликс. — Мне срочно нужен Фоменко, живой или мертвый. Вы план местности составили?

— Такой, рабочий… — шестой все еще не был уверен, что говорит с невесть откуда взявшимся начальством.

— Если Фоменко жив — доставьте его в десять вечера к церкви, и я его заберу.

— В десять еще светло.

— Жив… — шепнул Феликс и поскреб ногтем по рации. — Шестой, шестой, помехи на линии. Вы что там, в овраг забрались?

— В какой овраг?

И тут связь действительно прервалась.

— Странно это, — произнес Феликс. — Допустим, Фоменко жив. Что-то я сбрехнул не так. Надо отсюда убираться.

— Как — убираться?

— А так — работающую рацию можно засечь. Запеленговать. Они выключились, когда поняли, где я нахожусь. Потом они опять появятся, но кто-то будет со мной тары-бары разводить, а остальные подойдут поближе, чтобы разглядеть оч-ч-чень внимательно. Значит — что?

— Значит, в лес?

— Дурак. Значит — ближе к дороге. Это — почтовый тракт, там днем полно народу. Они в своей камуфле не полезут на видное место. Настолько-то у них мозгов хватает.

Феликс стал собираться — снял лифчик, кинул его в мешок, туда же затолкал добытый из-за стрехи сверток, сверху сунул еще какое-то имущество. Потом накинул синий мундир образца тысяча семьсот девятого года и нахлобучил останки треуголки.

— Неси, — велел Витьке. — Я первым пойду. Меня тут знают. Если дед поблизости не бродит, я тебе отмашку дам. Как нога?

— Нормально.

— Мы можем сквозь лес пробежать, а можем огородами, вдоль речки. Если они еще далеко — то успеем сквозь лес. А если близко — лучше берегом.

— Берегом.

— Правильно.

Рация дала о себе знать, когда они пробежали по тропинке, повторяющей речные изгибы, и в нужном месте собирались свернуть. До большой дороги Москва — Санкт-Петербург оставалось минут пять бега.

— Я — шестой, я шестой, вызываю первого.

— Первый на связи, — не замедляя бега, ответил Феликс.

— Стой, где стоишь, сволочь. Еще два шага — и стреляю.

Феликс, не раздумывая, прыгнул вниз.

— Сюда! — негромко крикнул он обалдевшему Витьке.

Витька, в отличие от Феликса, приземлился не на узкой полоске серого песка, а на мелководье. Феликс уже спрятался под невысоким обрывом, и в левой руке у него был ИЖ-71.

— Прокололся, — поймав Витькин взгляд, обращенный к пистолету, сказал Феликс. — У него калибр девять. Когда брал, думал — патроны хоть на краю света достать можно, и американские годятся, и итальянские «корто», и немецкие «курц». Ну вот — нашел место, где вообще никаких патронов нет. Держи мешок. Я первым пойду. Если они не блефуют — я их почую. А ты нет.