Так они и сидели.

И уже через час, поняв, что заперты в абсолютной темноте, где не на что было смотреть, нечего слушать и нечего делать, они начали задумываться, такая ли это удача - девятидневная отсрочка до новолуния.

Он почти победил, думал Мадх. Еще день-другой, и они выйдут из Улторна и попадут в Индор, где Мадху нечего бояться. Чалдианцы все еще отставали от них на три или четыре часа. Мадх знал, что преследователи достаточно далеко и теперь у них нет шансов догнать их, поскольку проехать оставалось совсем немного.

Да, он почти победил... но еще не совсем. Его беспокоили две вещи. Первой, как всегда, являлся Хейн. Когда запас веридина подошел к концу, а два дня назад и вовсе иссяк, Хейн стал рассеянным. На самом деле это избавляло Мадха от необходимости выслушивать обычный саркастический вздор, остались только редкие раздраженные вопросы. Но поведение убийцы становилось все более странным, и каждую ночь Хейн испытывал, казалось, все больше удовольствия от того, чтобы поймать и замучить какую-нибудь мелкую лесную тварь. А иногда и не очень мелкую. Две ночи назад Хейн убил баннака - одного из медведеподобных животных, которых было много в Улторне, - и съел его сердце. Видимо, он хотел напомнить Мадху, что все еще очень опасен. Иногда Мадх задумывался, не следует ли просто прикончить убийцу прямо сейчас. Он уже почти решил, что, пожалуй, следует.

Решающим фактором оказалась вторая причина для беспокойства, не дававшая Мадху насладиться мыслями о победе. Он всегда ненавидел эту часть леса, так близко расположенную к Циррану. Индорец знал, что здесь неподалеку, чуть дальше к северу, обитает нечто - активное, зловещее и могущественное. Он нередко чувствовал, что чужой ум обшаривает лес в поисках добычи. По пути на запад Мадх закрылся воображаемым щитом, защищавшим от любого разума, который мог рыскать по лесу. Это был его излюбленный трюк, усвоенный еще в детстве. Но он мог закрыть себя, а не Хейна, и поэтому здесь, в лесу, Хейн являлся двойной помехой.

Мадх решил, что прикроется щитом сам, а при первом же намеке на чьи-то попытки проникнуть в сознание убьет Хейна, спроецировав образ баннака. Это должно сработать.

За его спиной Хейн тревожно завозился в седле.

– Мне это не нравится, - пробормотал убийца, хватаясь за рукоять ножа.

– Это?
– переспросил Мадх, но, бросив короткий взгляд вперед, сразу понял, что имел в виду Хейн. Все вокруг оставалось прежним, до его слуха не доносилось ни одного странного звука, молчало даже обостренное чутье мага. И при этом возникло четкое ощущение чего-то неправильного. Мадх пожалел, что не отправил на разведку гомункулуса, но у него оставался только Сикоракс, все еще отлеживавшийся в седельной сумке, приходя в себя после жестокого поступка Каррельяна. Остальные уже улетели на разведку, и он прекрасно понимал, что появятся они нескоро.

А затем среди листвы появилось с десяток фигур, их настигали похожие на скелеты черно-белые силуэты с длинными черными палками, на одном конце которых виднелось закругленное лезвие, на другом - опасная вилка. Фигуры приблизились, и Мадх поспешно полез в карман, достал оттуда кисет и развязал его. Большая часть серого порошка рассыпалась по земле - позор, конечно, но сейчас, когда нужда поджимала, не было времени беспокоиться о затратах. Мадх растер серый порошок между ладоней, чувствуя, как он теплеет от прикосновения, и начал творить заклинание.

Краем глаза он видел, как Хейн спешился, легко соскользнув с лошади. Едва коснувшись земли, он полоснул несчастную кобылу лезвием ножа, и животное в ярости бросилось вперед. Нападавшим пришлось расступиться. "Отвратительный, презренный человек, - подумал Мадх.
– Но умен".

Пять или шесть нападавших вновь приблизились к Мадху, на этот раз более осторожно, угрожающе выставив вперед лезвия своего странного оружия.

– Сдавайся, - мрачно скомандовал один из них. Да, этот явно привык к повиновению.

И Мадх внезапно понял, почему. Эти черно-белые лоскуты, которые он вначале принял за какую-то ветхую, рваную одежду, ею вовсе не являлись. Такое впечатление создавали черные кожаные ленты, обмотанные под какими-то безумными углами вокруг истощенных тел. "Словно мумии, которых бинтовал слепец", - подумал Мадх. Но это были вовсе не мумии. Внезапно Мадх узнал своих противников, давным-давно он читал о них, хотя никогда не ожидал увидеть живьем. Если, конечно, их можно было считать действительно живыми.

– Нисташи.

Слово прозвучало в мозгу ударом колокола, хотя губы продолжали творить древнее заклинание, а ладони растирать порошок.

– Сдавайся, - повторил главный, но Хейн только рассмеялся. Конечно, убийца понятия не имел о том, что это были нисташи, он даже не представлял, с кем столкнулся. Впрочем, как подозревал Мадх, Хейну в любом случае было бы наплевать. Он мечтал о схватке все последние недели, еще с момента своей последней битвы в белфарскои таверне, которая так быстро оборвалась. Перспектива отнять у кого-то жизнь служила для Хейна самой сильной приманкой, и он не сможет сдержаться.