Шрифт:
Он играл на ее душе. Одна фраза, и она снова полна любви и готовности. Хотя бы вот так быть нужной!
– Я должен уехать. Сегодня. Но у меня нет денег.
– Сколько?
– спросила она слишком торопливо, но ей уже было наплевать, лишь бы не потребовалось больше, чем у нее есть!
Он нахмурился и молчал.
– Сколько нужно денег?
– спросила она осторожно и так сочувственно, что это проняло его, и он даже рукой по лбу провел, будто убедиться хотел, что морщины строгости действительно распались...
– Немного. Но... Не в этом дело...
Он встал и заходил по комнате. Он нервничал. Он сильно нервничал! Таким она его не помнила. Что же произошло?!
– Я не смогу вернуть тебе деньги. Никогда не смогу...
Она не поняла. Мелькнула мысль: "Бежит за границу!" Нет, это на него не было похоже!
– Ты уезжаешь навсегда?
– спросила она, не скрывая отчаяния.
– Да!
– ответил он почему-то грубо.
Она не поняла этого тона. Она поняла только, что это действительно конец, и она, давно приговорившая свою глупую любовь к неудаче, оказывается, к самому концу все же не была готова.
– Сколько нужно?
– спросила она еще раз.
Он назвал сумму. Эти деньги у нее были. Она взяла сумочку с окна, достала деньги, пересчитала и отдала ему.
– Спасибо!
– буркнул он, и она поняла, что он сейчас уйдет.
– Подожди!
– сказала она, хотя Андрей пока ничем не проявил намерение уйти. Она кусала губы. Она не могла его отпустить. Как бы ему плохо ни было, - ей было хуже. Эта несправедливость вызывала желание уравнять боль... Но говорила не то...
– Вадим сказал, что ты любишь меня...
Андрей встрепенулся, ей даже померещился испуг в его глазах.
– Вадим? Ты видела его? Когда?
– Он звонил вчера. Сказал, что ты взял мой телефон... Я ждала...
Ничего этого не нужно было говорить. Она подошла, встала рядом. Он не поднял головы. Он думал о чем-то... не о ней.
– Андрей, - сказала она мягко и тихо, - понимаешь ли ты по-настоящему, что ты плохой человек?
Он помолчал, ответил так же, не поднимая головы.
– Я допускаю это.
– Ты не любил и не любишь меня? Так ведь?
Он поднялся чужой и недоступный.
– Оля, теперь все это не имеет никакого значения!
– Для тебя!
– она захлебывалась от обиды.
– А для меня, как думаешь?
Как он взглянул на нее! Еще секунда и она бросилась бы ему на шею! Но он сказал:
– Мне нужно идти. Я хотел бы расстаться с тобой хорошо.
Она отшатнулась. Ей казалось, что она падает.
– Может быть, ты все-таки объяснишь что-нибудь! Неужели я этого не заслужила!
Она не узнавала своего голоса. Это был не голос, а скулеж...
– У тебя неприятности? Да? Ну, давай уедем! Я продам квартиру! Уедем далеко! Но только вместе! Куда хочешь!
Он как-то странно и нехорошо усмехнулся.
– Что ж, это тоже вариант! Только теперь он уже невозможен, если раньше был только неприемлем.
– Я ведь аборт сделала, Андрюша!
Лишь полное отчаяние могло выдавить из нее эту фразу.
– Аборт?
– переспросил он удивленно и вдруг резко схватил ее за плечи, тряхнул.
– Аборт! Ты убила моего ребенка! Ты! Ты! Дрянь!
И он буквально бросил ее на пол. И казалось, сейчас растопчет, но только повторял:
– Убила ребенка! У меня мог остаться сын... или дочь... Убила!
Он смотрел на нее, как на отвратительное чудище, и она, полулежа на полу, боялась пошевелиться и даже не чувствовала боли от ушиба.
На его лице было горе - такое огромное горе, что она, будто очнувшись, подползла к его ногам, обхватила их, захлебываясь от слез, залепетала:
– Андрюшенька, милый, я ведь не знала... ты же ушел... ты бросил... ты ни слова... Андрюшенька...
Он поднял ее и продолжал держать за плечи, но взгляд его стал еще страшнее: теперь это был взгляд покойника или смертельно раненного, это был взгляд неживого человека.
– Андрюша, у нас еще будут...
– Нет!
– перебил он ее. Взглянул на часы.
– У меня пятнадцать минут. Я не умею за пятнадцать минут делать детей!
– Что ты говоришь!
– закричала она, вырываясь.
– Как ты могла?!
– сказал он глухо.
– Я! Я могла? А ты что, младенец? Ты не знал, что могут быть дети? Ты когда-нибудь подумал об этом? Ты обо мне подумал когда-нибудь? Ты еще обвиняешь меня? Ты смеешь?!