За день до побега Тупайло добыл в мастерской пузырек красной акварели, которой в былые годы лагерный художник выводил плакаты типа: «Сам прочти, скажи другому: честный труд – дорога к дому». Смастерив из целлофановой обертки от сигаретной пачки небольшой пакетик, он наполнил его краской и заклеил сверху. Герметичный мешочек был пронесен в промышленную зону и хранился в укромном месте. После очередного перекура, который великодушно разрешил бригадир, Тупайло перемигнулся с Репой и не спеша направился к своему скромному творению, сыгравшему едва ли не главную роль. Выжидать пришлось довольно долго, создавая видимость энергичной работы. Тупайло то помешивал цемент, то помогал засыпать песок, то укладывал арматуру. Улучив момент, когда братва лениво двинулась на очередной перекур, он подал знак Репе, маячившему где-то под крышей. Еще секунда – и тяжелая балка с грохотом полетела вниз, цепляясь за стены и выступы. Едва она приземлилась в метре от кирпичей, как Тупайло, уже сжимая во рту пакетик с «кровью», рванул из своего укрытия и бросился навзничь на груду обломков. Пришлось слегка пожертвовать спиной и бросить тело на острые кирпичные края. В глазах сразу же потемнело, затем поплыли цветные круги. Мешочек во рту от секундной спазмы дал течь, и появился омерзительный привкус старой краски. Отступать было поздно.

Сжав зубы и чувствуя, что пакет вот-вот лопнет, зек лежал с приоткрытыми глазами и слушал отчаянный крик Репы. Кореш что-то кричал конвою, указывая то на крышу, то вниз. Рядом послышались голоса и замелькали лица. Несмотря на сильную боль в спине, зеку удалось расслабиться. Он отрешенно взирал вверх, пытаясь предугадать, когда же он начнет захлебываться краской. Он боялся переиграть и изрыгнуть столб «крови». Наконец среди обветренных ненавистных физиономий появилось женское лицо. Это была врач. Теперь Тупайло решил выпустить струйку краски, которой уже набился полный рот. Он попытался представить себя со стороны, но ничего не получилось. Теплая, нагретая небом и языком струйка побежала по щеке. Когда перетаскивали зека на носилки, он даже не стонал. На спине с удовольствием чувствовалось что-то липкое. Кровь на спине не могли не заметить. Это хорошо. Главное – достоверность, полная достоверность. Перед погрузкой в салон «пациент» позволил себе вновь смочить краской щеку и подбородок. Теперь кричал уже молоденький лейтенант, которого братва с первых же дней почему-то окрестила Гаврюшей.

…Тупайло смотрел на бледного сержанта и трясущегося врача. В его мозгу роилась вечная дилемма: стрелять или не стрелять. Наконец он приказал:

– Раздевайся. Да не ты, дура.

Сержант в нерешительности замер и продолжал сверлить зека глазами. Кровь из разбитого носа залила ему подбородок, и он тщетно пытался ее остановить.

– Рубаху не запачкай, гнида. Вытряхивайся до трусов.

Немного помешкав, боец начал снимать форму. Врач тактично отвернулась. Вскоре сержант стоял в одних трусах. Тупайло приказал ему отойти на два шага назад. Он забрал брюки и рубаху и скомандовал:

– Мордой в землю, быстро.

Ствол вновь угрожающе посмотрел на жертв, которые поспешно упали в придорожную пыль. Зек положил автомат на землю и стал быстро переодеваться. Внезапно его лицо перекосилось. Он отодрал майку от спины и подозвал врача. Женщина достала из саквояжа вату и флакон спирта. Очень осторожно, боясь причинить нервному зеку лишнюю боль, врач обработала раны. Тупайло стонал, корчился, но процедуру выдержал до конца. По его просьбе на кровоточащие раны был наложен пластырь. После этого жертва вновь опустилась на землю рядом с голым бойцом. Облачившись в форму сержанта внутренних войск, зек с радостью нашел в кармане пачку сигарет. Захлопнув заднюю дверь салона, он забрался в кабину и надел фуражку с красным околышем. Наконец врач и боец получили последнюю команду:

– Лежать и считать до тысячи. Иначе вернусь и заделаю начисто.

«РАФ» загудел и двинулся пыльной дорогой. Тупайло надеялся добраться до города, где бы он мог перехватить бензина. На долгое путешествие он не рассчитывал. Максимум через два часа на всех дорогах будут выставлены ВРП – временные розыскные посты, обойти которые по казахским степям очень сложно. Если удастся достичь Караганды и сесть на любой дальнобойный эшелон, это можно было расценить как небывалый фарт. А сейчас… Сейчас бензина хватит лишь на десять-двенадцать километров.

«Сержант» привстал, глянул в зеркало заднего вида и в ужасе отпрянул: на него глядела дикая, перепачканная кровью морда. Лишь теперь он почувствовал жжение засохшей краски. Тупайло притормозил, нашел в саквояже знакомый флакон со спиртом и принялся отдирать и вытирать отвердевшие струпья. Очистив лицо, он в раздумье поглядел на спирт и опрокинул остатки жидкости в рот. Пересохшее горло запылало еще больше. Зек трижды шумно выдохнул, смахнул слезы и вновь сел за руль. Через десять минут показался пригород, замаячил пост ГАЙ. Не сбрасывая скорость, Тупайло снял автомат с предохранителя и уложил ствол на правое колено. Небрежно сдвинув фуражку на стриженый затылок, он напрягся и приготовился к самому худшему. Лицо пылало, во рту стоял противный привкус, голова слегка кружилась. И все же он уверенно вел «РАФ» с войсковыми номерами.

Потный старшина на посту, трудясь под степным зноем, лениво встретил автомобиль и слегка кивнул бойцу в форме сержанта. Второй инспектор пристально сверлил «РАФ» и, казалось, вот-вот взмахнет жезлом. Тупайло до боли в кистях сжал руль и натянуто улыбнулся инспектору. Дуэль глазами длилась секунды, зеку же почудилось, что прошли минуты. Автомобиль благополучно миновал пост и, провожаемый бдительным инспекторским оком, въехал в город. Под прикрытием формы можно было оставаться еще (или всего лишь) час-полтора. Зек решил не рваться автомобилем в Караганду, а сесть на товарный или пассажирский поезд здесь. Он припарковал «РАФ» в глухом дворе и вновь обследовал салон. Под сиденьем нашлась заношенная дорожная сумка, в которую лег автомат с отсоединенным прикладом. Из саквояжа появились упаковки анальгина, ампула с промедолом, шприц. Спина ныла и мучила при каждом движении. Тупайло без колебаний зарядил «баян» и впрыснул промедол. Через несколько минут боль утихла, но возникли тошнота и гул в голове. Он взял сумку и вышел из автомобиля. В пяти минутах ходьбы находилась железнодорожная станция.

Почти не скрываясь, Тупайло шел по дороге, опустив голову и не глядя на встречных прохожих. Торжествовать победу было рано, однако зек чувствовал некоторое облегчение. Возможно, сказалось действие наркотика. Он даже не подозревал, что жить ему осталось не более получаса…

Когда «РАФ» скрылся за воротами промышленной зоны, один из зеков, грузивших Тупайла на носилки, а затем и в салон, заметил странность. Кровавое вещество, которым раненый обильно испачкал его руки и которое он пытался смыть под краном, не сворачивалось. Оно липло, засыхало, но ничуть не темнело. Вскоре оно перестало напоминать кровь даже цветом. Своим открытием зек поделился с братвой, и спустя пять минут о «чудо-гемоглобине» знал начальник конвоя. Он лично осмотрел руки зека и даже понюхал. Казалось, еще секунда, и он снимет пробу языком. Капитан подозвал к себе одного из бригадиров – предводителя лагерного актива – и отошел с ним в сторону. Спокойной беседы не получилось. Офицер что-то зло бросал бригадиру, а тот морщился и отворачивался. Наконец зек отошел в сторону и быстро зашагал в глубь стройки. Еще спустя несколько минут выяснилось, кто работал под перекрытием и кто первым завопил о страшном ЧП. Прапорщик и сержант повели Репу к двухэтажному зданию, где помещалась администрация строительных работ. Следом шел начальник конвоя.