– Ну? - сказала сестра, одобрительно улыбаясь.

– Все? - спросил я.

– Все.

– Можно идти?

– Идите и ложитесь спать.

За мною щелкнул замок. Что же теперь делать? Как быть? Я был гораздо беспомощней и беззащитней, чем жена. Я прошел по Москве, прижимая к пальто вещи, не потерявшие еще ее теплоты. Редкие прохожие обращали на меня внимание. Некоторые уступали мне дорогу.

Я вернулся домой. В квартире было пусто и ярко освещено, как ночью. "Забыли потушить свет", - подумал я, лег на диван и вдруг заснул мертвым сном.

Я вскочил, думая, что проспал часов десять. Но продолжалось утро. Я спал не больше часу. Бросился к телефону и холодными пальцами набрал родильный дом. Сонный, тихий, еле слышный голос сказал мне, что она еще не родила.

– А можно надеяться - когда? - спросил я.

– Вам позвонят.

– Вы наверное знаете, что еще нет?

– Наверное.

– А, простите, вы не можете сказать - когда можно надеяться?

Там опустили трубку. Я прилег на минуточку вздремнуть и проснулся от телефонного звонка. Было часов пять вечера. Значит, я спал часов восемь подряд. Электричество продолжало гореть над головой, но Кремль за окном был ярко и розово освещен заходящим солнцем. Я не поверил, когда услышал тот же сонный, тихий, еле слышный голос, сообщавший, что у меня родилась дочь и жена чувствует себя прекрасно.

И тут меня охватила лихорадочная деятельность. Наскоро умывшись, я вышел из дома. Прежде всего я бросился в цветочный магазин. О, этот план у меня уже был готов давно: на все деньги - цветов и завалить всю квартиру! Пускай моя дочь (нет, каковы слова - "моя дочь"! Как это волшебно звучит!), пускай же моя дочь лежит в своей маленькой кроватке среди цветов, как сказочный мальчик с пальчик в атласной чашечке розы!

Душный оранжерейный воздух цветочного магазина окружил меня теплыми запахами вазонов и дождя. Я стоял в джунглях папоротников, цитрусов, пальм, анемонов, парниковой сирени. В глиняных кувшинах на гибких, высоких стеблях, покрытых коралловыми зубцами шипов, качались жаркие розы. С поспешной жадностью я стал выбирать корзины и букеты. Продавщица - маленькая московская модница с русой гривкой, падающей из-под белого берета на половину цветущего лица, - смотрела на меня с безграничным изумлением и страхом.

– У вас есть дети? - спросил я с живостью.

– Я - девушка! - с достоинством ответила она и: поджала губы.

– Вот видите. Значит, вам это не может быть понятно. А у меня есть дочь. Довольно взрослая. Ей уже часа три-четыре. И я хочу, чтобы она вошла в жизнь, как в цветущий: сад. Вам это понятно?

– Отчего же непонятно? Понятно. Сегодня родилась.

– Верно! Она сегодня родилась, и я хочу, чтобы завтра она уже лежала в своей маленькой кроватке среди всех этих цветов, как мальчик с пальчик в атласной чашечке розы.

– Ну, это навряд ли. Раньше чем дней через семь-восемь домой не попадет. У них в родильных домах такие ужасные правила. У меня сестра в прошлом году родила двойняшек, так, имейте в виду, попала домой только на десятый день.

Этого я и не предвидел. Я был убит. Я вышел из магазина пошатываясь. Шутка сказать: семь-восемь дней! А я? Что буду делать я в продолжение этих ужасных семи-восьми дней? Впрочем, дела у меня нашлись. Днем я томился у телефона, дожидаясь звонка "оттуда". Звонок раздавался, и я слышал слабый голос жены, которая спрашивала, как я себя чувствую и не забываю ли я есть на ночь простоквашу.

– А ты, ты как себя чувствуешь? - кричал я в горячую трубку. - Как наша дочка?

– Наша дочка ничего. Спит.

– А какая она?

– Маленькая.

– Я понимаю, что маленькая. А симпатичная?

– Очень. Лучше всех. Я ее ужасно люблю.

– Я ее тоже очень люблю. Но все-таки какая она?

– Какой ты чудак! Я ж тебе объясняю - маленькая. Симпатичная. Лучше всех. Она сегодня чихнула.

– Насморк? - испуганно кричал я.

– Да нет. Какой ты чудак! Просто чихнула. На всю палату. И вообще она высокомерная.

– Как высокомерная?

– Обыкновенно как. Высокомерная. Ты - чудак, ничего не понимаешь. У нее высокомерное выражение.

Но тут в телефоне начиналось щелканье и нетерпеливый стук. Вмешивались чужие голоса. Это другие отцы торопились услышать подробности о своих детях. А я поспешно кричал:

– Приезжай скорей! Поцелуй нашу высокомерную дочь! Ты не узнаешь комнату, она вся будет в цветах. Наше высокомерное дитя будет лежать в своей маленькой кроватке, как мальчик с пальчик в атласной чашеч...

Я выходил на улицу. Я бродил мимо магазинов, останавливаясь возле витрин с детскими вещами и игрушками. С непредвиденной нежностью рассматривал я кукол и лошадок, капоры, распашонки, одеяльца, мячи, аэропланы и парашюты. Рано утром я сидел в садике против Моссовета, ведя с няньками обстоятельные дискуссии о воспитании детей. Между тем Москва на моих глазах украшалась. Зеленые гирлянды тянули вдоль фасадов. В витринах появились пейзажи и натюрморты. Красные полотнища пересекали улицы. Узкие флаги трепетали над станциями метро. Площади крутились, как карусели, в ярких лентах, зелени, цветах, плакатах.