– Убей нас ради своей славы! – не в силах вынести ярости высшего существа, взмолился один из муридов. – Мы провинились – убей нас, о могучий и справедливый скрытый имам!

– Чтобы мы очистились этим и вошли в рай! – добавил второй. – Введи нас в рай, обещанный пророком Мухаммадом!

– Убейте друг друга! – приказал юноша, и отвратительная улыбка растянула уголки его губ, так что сходства с нежной гурией не осталось вовсе.

Джейран содрогнулась.

Муриды встали, возвели глаза к небесам и, едва шевеля губами, произнесли символ веры. Затем они обнажили мечи и, направив острия вперед, шагнули друг к другу. Со стоном, подобным реву, оба повалились наземь, спаянные навеки двумя пронзившими их клинками.

Тот, кто назвал себя скрытым имамом, с большим любопытством взирал на их судороги, когда уверенная рука, вынырнув из-за его плеча, пережала ему горло.

– Тебя-то мне и надо, о гнусный мальчишка! – услышал он. – Благодарение Аллаху, который послал мне тебя! О Бакур, о Дауба! Ко мне, о любимые!

Маймун ибн Дамдам прохаживался взад и вперед, охраняя истинную плоть Хайсагура. Он сильно беспокоился, ибо прошло немало времени, а новое обиталище гуля-оборотня не внушало ему большой надежды на благополучный исход всего этого дела.

Вдруг Хайсагур пошевелился. Джинн в два прыжка оказался возле него и стремительно склонился над ним. Но Хайсагур сел так быстро, что стукнулся лбом о конскую морду.

Он схватился за бледные наросты, похожие на округлые рожки.

– Ради Аллаха, разве ты собрался целоваться со мной? – осведомился он. – Твои зубы мало годятся для этого! Убери копыта, о джинн, мне же негде тут пошевелиться!

– О друг Аллаха, ты нашел Гураба Ятрибского? – Хайсагур не сразу узнал голос, прозвучавший у него в голове, до того он сделался жалобным и дрожащим.

– Да, я нашел его и оставил наедине с разъяренным ифритом! Но он и сам сейчас порядком рассердился…

– На тебя, о гуль?

– На себя, о джинн! Этот твой Гураб Ятрибский вдруг обнаружил, что он учит одному, а делает совсем другое!

– Горе тебе, ты восстановил его против себя, и он никогда нам не поможет, и я навеки останусь в конском теле и не увижу своей возлюбленной… – запричитал Маймун ибн Дамдам.

– Перестань заполнять мою несчастную голову своими воплями! – прикрикнул на него Хайсагур. – Он обещал нам помочь. Но сейчас мы можем лишь ждать. И мы будем ждать, клянусь Аллахом!

– Если Аллах бы оставил нам что-либо иное… – проворчал джинн.

После чего оба довольно долго молчали. Маймун ибн Дамдам выдергивал и жевал горькие стебельки горных трав, Хайсагур время от времени сердито сопел.

– А еще эта безумная… – вдруг сказал он. – И ее мальчишки… Они наверняка решили, что со мной стряслась беда, и опять отправятся выручать меня, хотя я в этом вовсе не нуждаюсь! Или нет – я так прикрикнул на эту ущербную разумом, что она заречется оказывать помощь мужам, не дожидаясь их просьбы…

– Не говори плохо о Джейран, о гуль, – попросил Маймун ибн Дамдам. – Разве она не помогла мне и не избавила меня от власти распутницы?

– Мне нет дела до Джейран, – проворчал Хайсагур. – Я уверен, что эта девушка не пропадет, и, клянусь Аллахом, она – первая из женщин, о ком я говорю такие похвальные слова! Но там, в Пестром замке, находится человек, к которому я за долгие годы сильно привязался. Он иногда подобен разумом и упрямством ишаку и забывает все, что случилось мгновение назад, и сварлив, и постоянно нуждается в чьей-то помощи, но я люблю его! Он – из людей знания, о Маймун ибн Дамдам, он – наилучший из звездозаконников Харрана Месопотамского, а я недостоин завязывать ремни сандалий у худшего из его учеников! О Маймун ибн Дамдам, если мы не спасем его и тех, кто с ним, погибнут древние тайны звездозакония и погибнет все то новое, что сделали Сабит ибн Хатем и его ученики!

Прокричав все это, Хайсагур вдруг ощутил, как сила и бодрость покинули его, а на их место пришли бессилие и отчаяние. Он бросился наземь, обхватив руками свою расщепленную голову, и в его рыке слышался стон страдания.

Бессильное ожидание помощи оказалось для него более тяжким испытанием, чем он полагал.

– Умерь свою скорбь, о гуль, – строго сказал ему Маймун ибн Дамдам. – Ибо каждый, кто вкусил зелья самообладания, будет в один прекрасный день облачен в доспехи победы.

– Кто это тут толкует о самообладании? – возмутился Хайсагур. – Да ведь ты готов плакать и причитать по малейшему поводу!

– Прибавь, о Хайсагур, – попросил Маймун ибн Дамдам. – Ругай меня и проклинай меня, но только не предавайся отчаянию! Когда я вижу, как рычит от бессилия горный гуль, подобный тебе силой и отвагой, мне хочется разбежаться и кинуться в пропасть… Ибо кто я рядом с тобой? И в лучшие мои дни всего моего мужества хватило лишь на то, чтобы похитить любимую и тайно жить с ней!

– А вот моего мужества на это бы не хватило, – признался гуль.

И снова предались они ожиданию, и мгновение казалось им часом, а час – сутками, а суток они бы не смогли прожить, ибо сутки показались бы им вечностью, а Аллах не создал творения, способного жить вечно.