59. Л. И. Василенко.
– Ук. соч., с. 171.

60. Там же, с. 170.

61. Ангел чернорабочий.
– Независимая газета, 10.09.91.

62. Интервью с И. Быстровой.
– Московский комсомолец, 24.05.89.

63. Прот. А. Мень. Письмо к Е.Н.
– Ук. соч., с. 185.

64. В Краснопресненском районе. Малый Предтеченский переулок, 2.

65. В миру Кирилл Вахромеев. См.: Памяти протоирея Александра Меня. Ук. соч. с. 264.

66. З. Масленникова.
– Ук. соч., с. 48.

67. Автобиография.
– Ук. соч.

68. Отец Николай Голубцов (1900-1963) служил в храме Ризоположения на Донской улице.

69. Прот. А. Мень. Письмо к Е.Н.
– Ук. соч., с. 185-186.

70. Владыка Палладий, в миру Павел Шерстенников,(1895-1976).

71. А. Э. Левитин-Краснов. В поисках нового Града.
– Тель-Авив, с. 225 - 226.

Начало служения

В феврале 1956 года состоялся XX съезд коммунистической партии, во время которого Хрущев, при закрытых дверях, прочитал свой знаменитый доклад о преступлениях Сталина. В течение нескольких недель содержание документа мало помалу распространилось среди населения. Весь мир, казалось, перевернулся. Тот, кого народ три года назад оплакивал как самого великого гения всех времен и народов, человек, который был обожествлен как ни один римский император, более, чем какой бы то ни было фараон или восточный деспот, человек, которого многие дети - он был объявлен их лучшим другом поистине почитали бессмертным, был, как оказалось, просто негодяем. Миллионы мужчин и женщин были освобождены из ГУЛАГа. Среди них был А.Солженицын, тогда совершенно неизвестный - он после нескольких дет лагеря был приговорен к пожизненной ссылке в Казахстане. Под руководством нового Генерального прокурора СССР Руденко судебная власть была реорганизована. Цензура разжала свои объятия. Были восстановлены контакты с внешним миром. Этот период вошел в историю под названием оттепели; паковый дед лопнул, начал двигаться, но еще не растаял. Положив конец культу личности Сталина и массовому террору, Хрущев, однако, отнюдь не собирался уничтожать советскую систему. Напротив, он стремился ее реставрировать во всей идеологической мощи, говоря о возврате к "ленинским нормам". Не случайно поэтому через несколько месяцев после XX съезда венгерское восстание против коммунистического режима было потоплено в крови советскими танками, в 1958 году партия призвала к порядку интеллигенцию, открыв оскорбительную кампанию против Б.Пастернака, лауреата Нобелевской премии, за то, что он посмел разрешить публикацию за границей своего романа, герой которого высказывал критическое отношение к революции. И тем не менее, относительная свобода слова, осознание ужаса сталинизма, возвращение бывших заключенных вызвали известное брожение в обществе. По всей стране начались обсуждения и споры. В Москве, на площади Маяковского собиралась молодежь, читали стихи, и это приняло политический оборот. Тайно начали циркулировать журналы, напечатанные на машинке - так появилось то, что впоследствии будет названо самиздатом. В столице начало складываться нечто похожее на общественное мнение.

Моральная атмосфера страны начала изменяться. Название произведений, нашумевших в ту эпоху, даже если их литературные качества и были слабыми, знаменательны: они говорят об "искренности", намекают на отказ личности от того, чтобы ею продолжали пользоваться как "рычагом", утверждают, что человек жив не "хлебом единым".

Тогда же начался возврат к ценностям, которые с яростью уничтожали после революции. Надежда Мандельштам, вдова замечательного русского поэта Осипа Мандельштама, погибшего в ГУЛАГе, воссоздает это в своих мемуарах, где блестяще анализирует эволюцию менталитета в России на протяжении этого века. Сменились поколения. Новые были не так запуганы. Невозможно было убедить их в том, что их отцы поступали правильно, они больше не верили, что все дозволено (72). Один из героев Солженицина вспоминает жуткие стихи, которые дети учили в школе: "Мы достаточно долго любили,

и хотим, наконец, ненавидеть!" "А надо бы совсем наоборот. К чертовой матери с вашей ненавистью, мы наконец хотим любить!
– вот какой должен быть социализм (73)". Эта переоценка ценностей только начиналась.

Теперь уже больше не говорили, что нельзя сделать яичницу, не разбив яиц, но еще верили в возможность поджарить коммунистическую яичницу, иначе говоря, построить коммунистическое общество. Молодежь на площади Маяковского думала, что для этого достаточно избавиться от последствий сталинщины и вернуться к "чистоте" Ленина и его сподвижников. Герой Солженицына бесспорно шел дальше, говоря о "нравственном коммунизме". Так или иначе, мечтали о "коммунизме с человеческим лицом", о котором потом возвестят лидеры Пражской весны в 1968 году.

Верующие тоже почувствовали результаты десталинизации, - начали возвращаться многие священнослужители, однако, они были так измучены перенесенными испытаниями, что пользоваться обретенной свободой им оставалось недолго. Отец Иеракс обосновался в маленьком домике во Владимире и умер в 1959 году. У отца Петра Шипкова хватило сил вновь взять приход и даже довести до конца реставрацию своего храма, но умер он в том же 1959 году. Владыка Афанасий умер на несколько лет позже, в 1962 году. Но до самой смерти гражданские власти не разрешали ему служить в местной церкви (74).

В отличие от остального общества Церковь оттепелью пользовалась недолго. В 1958 году коммунистическая партия решила начать большую антирелигиозную кампанию. Хрущев объявил, что построение коммунистического общества будет почти закончено дет через двадцать. "Совершенно очевидно, что до этого религия должна исчезнуть". Лавина антирелигиозной пропаганды обрушилась на страну.

Сотрудники "Журнала Московской Патриархии" постоянно наблюдали за прессой, и журналу регулярно сообщали обо всех статьях, где были намеки на религию: работники этой службы взмолились, т.к. каждый день выходило столько статей, где изобличали религию, что физически невозможно было их собрать. Впервые после войны начал издаваться новый антирелигиозный журнал под названием "Наука и религия". Антирелигиозные брошюры и книги выходили миллионными тиражами. Одна из первых была обязана своим появлением бывшему преподавателю семинарии и называлась "Почему я перестал верить в Бога". Под таким давлением несколько священников отступили от веры и пресса, разумеется, всякий раз устраивала большой шум.

Больше половины церквей было закрыто. Местные ответственные работники, как правило, делали это грубо, ломая все, что находилось внутри храма. Иной раз в течение одного дня закрывали до ста пятидесяти церквей (75). Священники, лишившись своих приходов, с семьями и без всяких средств к существованию, нередко бывали вынуждены идти по миру. Было значительно уменьшено число монастырей. Из ста существовавших после войны осталось лишь шестнадцать. Пять семинарий были ликвидированы. Продолжали свое существование только три семинарии в Москве, Ленинграде и Одессе и две духовных академии в Москве и Ленинграде.

Возобновились аресты, было организовано несколько процессов над духовными лицами, но в целом власти предпочитали теперь действовать либо административными методами, ссылаясь на мотивы безопасности, планы города, санитарные условия и т.д., либо оказывая давление на Патриархию и духовенство. Вмешивались во все, прежде всего, в перемещение епископов (76).

Упоминание об этих действиях, плохо завуалированных, можно найти в конфиденциальном докладе, написанном несколько лет спустя и ставшем известным благодаря утечке. Речь здесь идет о монастырях, но подобным же образом поступали и с церквами: "Руководствуясь указаниями директивных органов, за последние годы на местах проведена значительная работа по сокращению сети монастырей. В этих же целях использовано и возросшее влияние Совета по делам Русской Православной Церкви на патриархию и епископат. Руками церковников было закрыто несколько десятков монастырей. В 1963 году под благовидным предлогом (оползни в пещерах, необходимость исследования грунта и реставрации) была закрыта Киево-Печерская лавра, привлекавшая до 500 тысяч паломников (77)".