26 января 1829 года Жакмон стал свидетелем жесточайшего урагана на острове Бурбон. Вот как он описывает его в письме своему брату Порфиру: "Ветер, который был днем только довольно сильным, но обычным, превратился вечером в шквал, с каждым получасом он усиливался, вода прибывала и разрушила несколько преград, защищавших дебаркадер. В два часа ночи я проснулся от грохота. Дом, где я ночевал, считался одним из лучших на острове, и ему ничего не угрожало, ибо он был сложен из бревен красного дерева, и я мог прокричать урагану, пародируя короля Лира: "Дуй, мошенник, дуй, а я вне опасности!".

Но жители острова не располагали такими великолепными домами, как особняк губернатора. Многие жилища оказались разрушены, как и торговые склады. "Когда ветер и дождь ослабели и вода отступила, я пошел на набережную и увидел разбитые амбары, разорванные мешки, кашеобразные холмы из перемешанных сахара, пряностей и кофе, здесь же валялись якорные цепи и обломки кораблей. Но жители острова проявили спокойствие - это был не первый ураган в их жизни". Жакмон бросился на корабль, где находилось самое ценное из его имущества - рекомендательные письма; завернутые в пергамент, запертые в ящик капитанского шкафа, они сохранились, не пострадали даже его приборы, хотя на шхуне были поломаны все мачты и она нуждалась в ремонте. Поэтому целый месяц прожил Жакмон на острове Бурбон, Здесь он тоже столкнулся с рабовладением, но читатель его писем с удивлением заметит, что Жакмон, будучи на Маскаренских островах, не столь ненавидит рабство, как в Бразилии. Осуждая невольничий труд, французский естествоиспытатель проявляет ограниченность, свойственную буржуазному рационализму; в письме своему другу Виктору де Траси, занимающему видный государственный пост, он предлагает добиться назначения специальных чиновников, "которые следили бы, чтобы черные рабы быстро не умирали и оставляли потомство".

Жаркий тропический климат заставлял Жакмона задумываться над тем, как лучше питаться, и, как ни странно, эта тема вновь заставляла его думать о рабах. "Человек, принадлежащий к хорошему обществу, питается очень обильно. Я же все больше и больше контролирую себя, исходя из личных наблюдений или наблюдая других, я укрепляюсь в святой любви к воздержанию, я не сомневаюсь, что буду выделяться совершенством своего здоровья, особенно среди больных печенью, лихорадкой и водянкой богатых англичан, которые 720 раз в году предаются обжорству... Рабы здесь работают как лошади, но большинство из них отличаются завидным здоровьем и огромной силой. Они едят только размоченные в воде рис и кукурузу, и не все хозяева прибавляют к их воскресной трапезе кусок протухшей рыбы.

Но белые люди, которые сытно и вкусно едят здесь по пять раз в день и не дают никакой нагрузки своей мускулатуре, выглядят плохо, многие из них толсты, некоторые, напротив, худы. Негры же все сложены пропорционально, я не видел среди них ни худых, ни заплывших жиром".

То, что красота чернокожих тел вызывает у Жакмона восхищение, свидетельствует об отсутствии у французского естествоиспытателя биологического расизма, но спокойное созерцание рабского труда сразу же характеризует путешественника как убежденного буржуазного либерала, хотя порой радикального, но не способного к подлинному осознанию социальной несправедливости.

Неизвестно, какие приключения пережил Жакмон по пути с острова Бурбон до Пондишери и из Пондишери до Калькутты.

В Калькутте рекомендательные письма руководства английской Компании сыграли свою роль. Если судить по письмам француза, то все высшие чиновники Компании состязались в гостеприимстве. Отдавая должное своим хозяевам, Жакмон не мог скрыть своей иронии. Он сразу заметил, что большинство представителей колониальной бюрократии инертны, равнодушны к своим обязанностям. "Под покровом высокопоставленной внешности чаще всего скрывается трусливая вялость, банальность и вульгарность". Первые дни в Калькутте напомнили посетителю парижские салоны. Балы, рауты, музыкальные вечера сменяли друг друга. Молодой француз оказался в центре внимания местных великосветских дам. Отказаться от многочисленных предложений было невозможно. Жакмон попытался узнать у своих новых друзей о стране, в которую он прибыл. Ему удалось лишь услышать, что индийцы - непонятный народ: с одной стороны, они бросаются под колесницу Джагернаута, как видно, презирают смерть, а с другой - боятся европейца с хлыстом. Вскоре Жакмон убедился, что "английские набобы" могли годами жить в Индии, не замечая ни населения этой страны, ни ее природы и архитектуры.

Но генерал-губернатор Бентинк очаровал Жакмона. В эти годы Индией управлял один из самых либеральных генерал-губернаторов, 52-летний опытный дипломат и военачальник, служивший в молодости губернатором президентства Мадрас, а затем резидентом Англии в Сицилии. Бентинк был большим другом герцога Орлеанского, будущего короля Луи-Филиппа, а Жакмон имел среди своих рекомендательных писем письмо Лафайета, человека влиятельного в кругах, близких к герцогу Орлеанскому.

Все это, но особенно уже известное письмо директора Компании заставило Бентинка отнестись к Жакмону с повышенным вниманием. Хотя подобное отношение льстило тщеславию француза, но, верный своему характеру, он, с восторгом описывая губернатора, как-то незаметно для себя в письмах переходил на привычный иронический тон: "Человек, который, возможно, обладает наибольшими почестями в Европе и Азии, правитель Индии лорд Бентинк, фактически сидящий на троне Beликого Могола, по своей одежде и поведению напоминает больше всего пенсильванского квакера, и поэтому он может разрешить себе прогулку на коне без свиты, одной рукой держа поводья, другой зонтик".

Первая леди Калькутты была известна за пределами Англии как ревностная проповедница евангелической религии, что не мешало ей оставаться безукоризненной светской дамой. Леди Бентинк немедленно попыталась пробудить в путешественнике религиозный пыл, считая, что он, "как все французы, вялый католик, плохой христианин". И совершенно равнодушный к религии француз был вынужден высказывать крайнюю заинтересованность в церковных сюжетах.

Губернатор предоставил в пользование Жакмону квартиру с огромным кабинетом, которую последний быстро заполнил книгами, газетами и географическими картами. Каждый день молодой ученый брал уроки хинди (его учителем был пандит из Бенареса) и работал в Ботаническом саду Калькутты.

Ежедневные трапезы с обильными возлияниями и утомительными спичами все больше раздражали Жакмона. Он мог наблюдать, какие огромные порции дорогих вин (хереса, бургундского, портвейна, шампанского) потреблялись ежедневно англичанами. Это его не удивляло. Жакмон уже знал о суммах, которые получали чиновники и высшие офицеры Компании: до 150 и 200 тысяч франков в год, что по тем временам было солидными состоянием, Французский путешественник мог наблюдать, с каким комфортом передвигаются по стране даже служащие среднего ранга - "они располагают кроватью, столом, диваном и ледником".