– Хорошо смотришь, Панчуга!

– Зачем звал?

– Погоди. Видишь, дела?

И снова занялся другими. Он не замечал его, даже нарочно не замечал, тыкал пальцем в разные стороны, звал кого-то, кого-то гнал прочь, а Виктор переминался, переминался, пока наконец не потерял терпение.

– Так что насчет меня, Косматый? Погода портится.

– Ты погоди с погодой. Ты мне, знаешь что?
– Косматый не смотрел на Виктора, выискивал кого-то глазами.
– Вот что. Ты скажи, какое у тебя на катере оружие?

– Я против Земли не пойду, - выпалил Виктор заготовленную фразу. Зачем тебе мое оружие?

Но Косматый уже отвлекся, снова забыл про Виктора. Правда, был такой момент, когда деловой вид стерся с его лица, глаза расширились, рот съехал набок и проступила такая страшная тоска, что Виктору стало не по себе. Но Косматый тут же набычился, еще больше пригнулся к столу, рявкнул:

– Гжесь, погоди-ка!

Высокий рябой колонист, собиравшийся было уйти, обернулся и неприветливо спросил:

– Ну?

– Ты же все равно своего Омара сейчас вызывать будешь, правда?

– Что, нельзя?

– Так ты ему скажи, пусть с пеулами договорится, - в голосе Косматого слышалось непонятное торжество.
– Пусть они идут сюда с лопатами, норы боевые строить помогут. Да пусть колючек метательных побольше приволокут.

– Омар не пойдет, - угрюмо пробурчал Гжесь, - Омар не захочет драться.

– А чего еще твой Омар не захочет?
– вскинулся Косматый, мгновенно ярясь (но тоска, тоска проглядывала сквозь его ярость).
– Погоди, Панчуга, сейчас. Что тебе тот Омар? Он и десяти лет здесь не прожил, только все портит.

Виктору показалось, будто шум бури усилился, но это было не так, просто смолкли все разговоры в библиотеке.

Гжесь тяжело поднял глаза на Косматого:

– Омар не хочет, чтобы ты командовал нами.

– Да ну?
– притворно удивился Косматый и почти лег подбородком на стол.

– Он говорит, что ты не имеешь права делать с нами все, что тебе захочется, что люди устали от тебя.

Косматым не сразу справился с лицом, сглотнул, прищурил глаза, выпятил губы.

– Дальше.

– Ты всем надоел, вот что он говорит.

Косматый загадочно улыбнулся, поманил Гжеся пальцем:

– Иди-ка сюда!

– Нам и без того трудно, а тут еще и на тебя спину ломай.

– Ближе.

Гжесь бубнил и бубнил, он уже не мог остановиться. Он нехотя, шаг за шагом, приближался к столу.

– Палку!

Ему подали непонятно откуда взявшуюся палку.

Ну, так!

И мгновенная серия ударов, справа, слева, по лицу, по животу. Гжесь отшатнулся, заслонился руками, взвизгнул, не удержавшись, упал на спину, тогда Косматый вскочил со стула, отбросил палку. Успокоился. Сел. Кто-то бросился поднимать Гжеся, но Косматый крикнул:

– Пусть сам!

Гжесь корчился на полу, пытаясь встать.

– И будь доволен, что так кончилось. Убирайся!

Гжесь наконец встал, пряча глаза, вытерся рукавом, сплюнул кровь, пошел к выходу. Ноги его дрожали. Остальные молча следили за ним, и ни на одном лице нельзя было прочесть ни осуждения, ни одобрения. Только самый пылкий телохранитель ударил кулаком по колену, довольно крякнул и с победоносным видом оглядел присутствующих. Косматый уже звал другого, тоже, видимо, сторонника Омара, тот мрачно выслушал прежний приказ и молча вышел.

Народ понемногу стал рассасываться. Наконец у Косматого и для Виктора нашлось время.

– Панчуга, - сказал он, потирая ушибленную руку.
– Оставайся. Понимаешь, без тебя здесь никак.

– Я против Земли не пойду, - тупо ответил Виктор.

– Я ведь тебя вижу, Панчуга, - почти ласково произнес Косматый, - ты так упрямишься, потому что знаешь - деваться тебе некуда.

– Ну, подумай сам. Косматый, ведь Земля! Что ты против нее можешь?

– Так ведь я, Панчуга, что думаю. Разве пойдут они полторы тысячи убивать? Если драться-то будем? Ведь не пойдут, а, Панчуга?

– Да они вас...

– А мы их из пушечки из твоей нейтронной встретим. И пожгем кораблики. А они все равно не пойдут. Гуманисты! А как же!..

В своем роде Косматый определенно был великим человеком. Лицо его меняло выражение без малейших усилий. Предельный гнев, вдохновение, деловитость, нежность, хитрость, будто множество совершенно разных людей по очереди входили в его тело с одной только целью - убедить. Но Виктор еще держался. Он даже представить себе боялся, что может остаться на стороне этого... спятившего дикаря.