– Ну, это ты зря, парень!
– вдруг сказал ему дяденька шофер.
– Хотя, резон есть в этом, несомненно. Ладно, пошли в шайбу...

И они пошли в пивной ларек, стоявший неподалеку. Затарился дяденька шофер пивом, на закуску чебурек купил и шоколадку "Спорт". Шоколадку он как-то мимо тяжких дум в карман к себе засунул, а чебурек понюхал с подозрительным выражением лица и спросил Мишку почти добродушно: "Будешь? Или в харю буфетчице сунем?"

– А вас из-за пива ГАИ не поймает?
– выразил опасение Миша, отбирая у него чебурек.

– Не поймает. А если поймает, то крупно об том пожалеет, - отрезал шофер, вскрывая все шесть бутылок подряд о замусоленный край столика.

В уме у Михаила крутился один вопрос, который не давал ему покоя.

– Не могу я этого тебе сказать, парень, ты в этом деле заинтересованное лицо, - многозначительно произнес шофер и подмигнул одним свинячьим глазком Мишке.

– Дяденька! А если вам на ГАИ насрать, что же вы пиво без водки потребляете? Ценный продукт переводите!
– сказал ему Мишка, наивно хлопая глазками, изо всех сил стараясь не думать о дяденьке Флегонтове из цокольного этажа, признававшего только такой сорт самого правильного пива.
– Хотя, это понятно, хозяин ваш запретил, наверно.

Ох, и хитрый пацанчик у Петровой народился! Он сразу просек, что шоферюга энтот все у него прямо из головы слышит! Ну, такой уж наш Михаил был проходимый непосредственно с эмбрионального периода. Иначе бы как он вообще на свет появился нахаловкой? В те времена Петрова как раз в летчика-испытателя одного была влюблена. Она с ним в заводском профилактории познакомилась. Летчики, как известно, без неба жить не могут, хотя близость к небу здорово укорачивает им жизнь. Поэтому, когда он и на четвертое письмо не ответил, то поняла наша Петрова, что разбился ее летчик где-то вдребезги, отлетался сердешный. Плакала, конечно, первое время, переживала, а потом, когда Мишка родился и стал орать каждую ночь, ей как-то не до переживаний стало. Но авиацию она даже после такого облома не разлюбила. Дура потому что.

Шофер этот удивился остроумному Мишкиному замечанию и сказал: "И то дело! Весь день на морозе, бля. А этот хмыреныш мне не указ! Я из департамента внешних сношений, а он из... неважно. Строит еще из себя начальника, сволочь!" Взял он тут же две по сто, а потом еще три по двести. Вылакал почти все, чокаясь с Мишкиным чебуреком. Подобрел сразу как-то.

– А ты ничего, пацан, боевой!
– сказал он Мишке с таким противным, разползающимся в стороны смешком.
– Башку бы тебе открутить надо, конечно, для порядка... Гы-ы... Ик! Проблемы от тебя могут быть... Да-а... Отвандил ни хера не видит! А я все-все вижу!
– ласково погрозил он Мишке коричневым пальцем с огромным фиолетовым ногтем. Мишка даже на ноготь особого внимания не обратил, потому что в кривой ухмылке шофер обнажил острые желтые клыки. Такие клыки Миша видел только у одичавших псов с помойки. Ну, когда ходил он с ребятами на помойку. Клады искать. И их оттуда еще дяденьки помоечные вместе со своими жуткими собачками выгнали. Им эти клады самим нужны были.

Тут у шофера невзрачные глазки как-то советь начали, пленочкой покрываться. Мишка понял, что расколет его сейчас, или никогда.

– А где вы живете с хозяином, а? Дядь! Дядь, ты не спи! Здесь не положено!

– Внизу!

– В канализации?

– Дурак! Это вы в канализации живете! Если с нашим миром сравнивать. Нет, ты скажи, какая же все-таки несправедливость, а? За что обидели меня, в душу харкнули! За что? Унизили! Гниды! Под кого меня засунули? Уроды!

– - Дядь, а вас как зовут? А то неудобно к вам обращаться...

– Ха! Как меня зовут... Меня зовут Во... Во... Суки! Им даже насрать, как меня зовут! Обо мне такие люди романы писали! А они меня, из-за подлых интрижек, под этого опарыша поставили! На пенсию отправить хотели! Бывают суки и больше, но гораздо реже... Ты это... Зови меня просто - дядя Вова... Ик!

Сказал так шофер Мишке и упал небритой щекой в липкую лужицу расплескавшегося на столике пива. Потом он засопел носом с неприятным присвистом, сразу чем-то напомнив Мишке дядю Петю из шестнадцатой квартиры, который целыми днями так же сопел под почтовыми ящиками у них подъезде, срываясь только до дому к ночи. Миша подождал, пока дядя Вова ощутил заросшей щетиной неуют городской пивнушки и принялся недовольно возиться мордой по столу.

– А дяденьке Отвандилу зачем мамка моя понадобилась?
– тихонько спросил он дядю Вову в ухо.

– А? Чо? Где это мы? Ты кто?
– поднял на него страшную кудлатую голову шофер.

– Дядя Вова! Миша я! Той тетеньки из машины - сын! Вы мне ответьте честно, Овандил ваш чо, девку помоложе не мог на железке снять?
– наивно поинтересовался встревоженный Миша.

– Тебе не понять!
– мечтательно протянул дядя Вова.
– У мамки твоей есть огромная непреходящая ценность... да!

– Нет у нас ничего! Может, и было раньше, а теперь точно нет! заволновался Миша, решив, что дяденька из машины выманит мамкин телик и холодильник, как дяденька Вострецов из пятидесятой квартиры занял у нее два года назад пятьсот рублей с получки до послезавтра - и с концами! Даже не здоровается с мамкой теперь.

– Да душа у нее, злобы не знающая! Понял? Чо с твоей мамкой ни делай она всему верит и понапрасну не ропщет! Это же брильянт! Чистый, как слеза младенца! Вы даже не представляете, какая это ценность по нынешним временам!
– восхищенно зачмокал шофер.