– По-настоящему-то польза от "негоридуши" та, что пациенту открывается возможность разрядить, сбросить напряжение, которое вызывает у него желание, потребность пить. Открывается возможность, путь к сострадализации с одновременным отучением от стимулятора. Так как вариант с тайным подмешиванием "негоридуши" я применить к вам не смогу, придется допустить, поверить, что вы сами заинтересованы в лечении. Когда почувствуете, что готовы к терапии, положите, ах нет!
– поставьте! Поставьте в известность меня.

Так у Хэла дома появилась посудина "негоридуши". А ее содержимое ежедневно и тайно добавлялось в таракановку, которую он добывал для Жанетты. Добывал и дожидался, пока "негоридуша" подействует, надеялся, что на дальнейшие психотерапевтические беседы хватит и его собственных познаний.

А тем самым эти самые "психотерапевтические беседы" неприметным образом вели с ним. Сострадалист чуть ли не каждый день шел на приступ, сражаясь с религией и наукой Союза ВВЗ. Лопушок прочел жизнеописание Айзека Сигмена и его труды:

"Пред-Тору", "Талмуд Запада", "Пересмотренное Святое писание", "Основы сериализма", "Время и богословие", "Особь и мировую линию". Мирно посиживая за столом со стаканом сока в руке, жуча бросал вызов расчетам и выкладкам дуррологов. Хэл доказывал - Лопушок опровергал. Упирал на то, что расчеты основаны на ложных посылках; что исходные положения Дурра и Сигмена подкреплены слишком большим числом натянутых аналогий, метафор и некачественных подстановок. Убери эти подпорки - рушится все здание.

– В добавление, в развитие, - говорил Лопушок, - разрешите, позвольте подчеркнуть, сделать упор на еще одном противоречии, свойственном вашему богословию. Вы, сигмениты, веруете, что каждый человек полностью отвечает за все, что с ним происходит, и никто, кроме него самого, никакому ответу ни за что не подлежит. Если вы, Хэл Ярроу, споткнетесь об игрушку, которую бросило на полу рассеянное дитя, - о счастливый, ненаказуемый ребенок!
– и разобьете, повредите себе локоть, значит, у вас, и только у вас, было тайное желание причинить себе неприятность. Если вы серьезно пострадаете во время аварии, обстоятельства тут ни при чем; это вы согласились на осуществление возможного. И наоборот, если вы не согласитесь, то, следовательно, осуществится иной вариант будущего - аварии не будет. Вы совершили преступление?
– значит, желали совершить. Вы пойманы?
– так не потому, что при том наделали глупостей, не потому, что аззиты оказались сообразительнее или подвижнее, не потому, что обстоятельства привели вас в лапы Аззы, как вы изволите это называть на своем языке. Нет. А потому что желали быть пойманы. Иными словами, вы неким образом управляете обстоятельствами. Если вы умерли, то не потому, что кто-то навел на вас револьвер и нажал курок, а потому что хотели умереть. Вы умерли, потому что пожелали попадания пули и согласились с убийцей в том, что вас следует убить.

– Разумеется, такая философия, такой взгляд на вещи очень удобны для вашего Госуцерквства, - продолжал Лопушок, - ибо избавляют его от ответственности за кару, казнь или несправедливый штраф, или за какой-нибудь иной антигражданский произвол по отношению к вам. Ведь если бы вы сами не пожелали оказаться наказаны, казнены, оштрафованы или безосновательно, осуждены, то с вами этого не случилось бы. И, разумеется, если вы не согласны с Госуцерквством и пытаетесь бросить ему вызов, это означает, что вы стремитесь осуществить осуждаемое им псевдобудущее. И таким образом вас, одиночку, теоретически лишают шансов на победу.

– Однако прислушайтесь повнимательнее, - повышал голос сострадалист. При этом вы верите, что обладаете полной свободой определять будущее! Но ведь будущее уже выбрано, поскольку Сигмен побывал в нем и все устроил. Его брат, Джад Ведминг, способен на временные нарушения хода событий в прошлом и будущем, но в конце концов Сигмен восстанавливает желаемое равновесие. Так позвольте, так разрешите вас спросить, каким же образом вы способны выбрать, определить будущее, если оно уже выбрано, определено и предсказано Сигменом? Верно либо одно положение, либо другое, оба не могут быть верны.

Хэл чувствовал, как горит лицо, как давит грудь, будто ее камнем привалили, как трясутся руки.

– Да, - бормотал он.
– Я ставил перед собой этот вопрос.

– Перед собой или еще перед кем-нибудь?

– Ни перед кем, - отвечал Хэл и слишком поздно спохватывался, что попал в ловушку.
– Нам разрешается задавать вопросы учителям, просто такого вопроса нет в списке.

– Вы хотите сказать, что ваши вопросы заранее сведены в список и выйти за пределы этого списка вы не можете?

– Не вижу в этом ничего дурного, - раздражался Хэл.
– Это делается для нашего блага. Госуцерквство по опыту знает, какими вопросами интересуются учащиеся, и для менее сообразительных составляет список.

– Для менее сообразительных сгодилось бы, - кивал Лопушок.
– Но я подозреваю, что любой вопрос, выходящий за пределы списка, рассматривается как опасный и свидетельствующий об антиистиннизме мышления. Это так?

Хэл кивал. Вид у него был жалкий.

Лопушок не знал жалости и продолжал резать по живому. Ужасней всего, что он мог сказать, были последующие речи, поскольку то были нападки непосредственно на священную особь самого Сигмена.