Она кивнула.

–  Демон понял, что попал в ловушку, он чувствовал приближение смерти и попытался спастись, заронив семя сомнения, а не ребенка. Ты постоянно терзалась, и семя сомнения зрело, отравляя мозг и тело, заставляя поверить в беременность. Не забывай, Рапсодия, именно ф'доры изобрели обман. К тому же все усугублялось тем, что ты Дающая Имя и в таких ситуациях особенно уязвима. Сколько раз ты мне говорила, что предпочитаешь поверить в желаемое и заставить его произойти, чем принять мир таким, какой он есть?

"Будет только лучше, если ты даже не станешь пытаться понять".

"Наверное, ты прав. Для меня лучше решить, чем все должно закончиться, и это произойдет".

–  Верно, - неохотно согласилась она.

Гвидион погладил ее по щеке.

–  В определенном смысле ты сама его пригласила, о том не ведая, ласково сказал он, стараясь успокоить.
– Как только ты поверила, что демон говорит правду, у него появилась возможность войти, после чего его слова стали до некоторой степени правдой. Он завладел небольшой частью твоего сознания, и чем сильнее ты верила в неблагоприятный исход, тем сильнее он становился. Семена сомнений росли. Со временем, если бы ты окончательно уверилась в том, что он сказал правду, демон завладел бы твоей душой, он стал бы твоим властелином.

Гвидион провел рукой по животу Рапсодии и почувствовал, как напряглось ее тело.

–  Но теперь ф'дор над тобой не властен. Парадокс, но твоя надежда или вера тебя спасли. И с того самого мгновения, как ты узнала правду, каждый твой вдох, каждое биение сердца очищает твое тело от присутствия ф'дора. Ты от него свободна и снова принадлежишь только себе.

Рапсодия улыбнулась. Она взяла Эши за руку и поцеловала.

–  Нет, неправда, - возразила она, - я целиком и полностью принадлежу тебе.

Гвидион ухмыльнулся.

–  Я надеялся, что ты это скажешь, - с озорной улыбкой заявил он, склоняясь над Рапсодией.
– Как ты думаешь, зачем я уложил тебя в постель?

Она притянула его к себе и поцеловала, обхватив стройными ногами.

–  Сейчас попробую угадать.

82

Даже издалека до нее доносились оглушительные крики веселья, она видела высокие сполохи костров на фоне темного неба. Она стояла на вершине небольшого холма среди топей, и ветер доносил до нее запах гари и горький вкус Прошлого, вдруг сделавшийся сладким вместе с появлением надежды.

Энвин посмотрела на рог, который держала в руках. Даже в темноте он сверкал, подобно волшебной жемчужине. Металл оставался теплым, он хранил жар узурпировавшей его женщины, подносившей рог к своему идеально очерченному рту, чтобы призвать ее народ, народ, принадлежавший Энвин. Конечно, они были вынуждены прийти. Никто из тех, кто приплыл из Серендаира, даже их потомки, не смогли противостоять зову рога. Гвиллиам об этом позаботился.

Однако предательство заслуживает наказания.

Им не будет прощения.

Энвин закрыла глаза и подняла рог, воздев руки к темному звездному небу.

Слова наглой девки вернулись к ней вместе со смехом ночного ветра, пьяного от празднества.

"Энвин ап Меритин туат Элинсинос, я даю тебе новое имя: Прошлое. Твои деяния нарушают равновесие. Впредь твой язык будет рассказывать только о том, что видят глаза. А вот во владения своих сестер - в Настоящее и Будущее - доступ тебе закрыт. И никто более не станет тебя искать, кроме тех, кого заинтересует прошлое, так что отвечай на вопросы правдиво, иначе ты лишишься и этого дара и будешь молчать до окончания дней своих".

Прорицательница рассмеялась, сначала весело, но потом в ее голосе появились истерические нотки. Она закинула голову, и в ее хохоте зазвучало безумие Мэнвин, но также коварство и злоба. Она смеялась так долго, что уже было невозможно понять, хохот это или вопли безумца. Впрочем, ни одна живая душа ее не слышала - все звуки перекрыл рев костров в Чаше.

"Впредь твой язык будет рассказывать только о том, что видят глаза".

Энвин еще сильнее сжала в руках рог и открыла пронзительно голубые глаза, засиявшие в ночи.

–  Очень хорошо, - громко сказала она.
– Как прикажете, ваше величество.

"Мне нужны твои воспоминания", - прошептал из огня дух демона.

Ее ответ слился с воем налетевшего ветра.

–  Я понимаю.

Анборн ехал по просторам Кревенсфилдской равнины, пребывая в прекрасном настроении. Если вспомнить, как начинался этот день, его окончание стало приятным сюрпризом.

Прошло много столетий, с тех пор как генерал чувствовал себя таким свободным, не отягощенным бременем забот. Анборн с удовольствием вдыхал свежий ветер, влажный предутренний воздух лета с легкой горечью дыма далеких костров. Над головой у него расстилалось чистое звездное небо. Он снял шлем и провел ладонью по волосам. Уверенный ход лошади, земля, проносящаяся мимо, - оказывается, еще остались в жизни вещи, приносящие удовольствие.