У Рапсодии начали дрожать руки. Поскольку она ползла на четвереньках, у нее заболели локти, не выдерживая напряжения, и она упала в вонючую воду, ударившись подбородком о пол.

Она быстро поднялась и вдруг отчаянно захотела позвать Акмеда, просто чтобы услышать его голос, но сразу сообразила, что не имеет права поддаваться страху. Дети-рабы, которые прятались где-то дальше в темном туннеле, наверное, боялись ее не меньше, чем она сама боялась этого темного подземелья, крыс и змей. Малейшее проявление слабости с ее стороны, скорее всего, приведет к тому, что они решатся, объединившись, напасть на нее, и им поможет знание этого отвратительного места, ставшего их домом. Рапсодия не сомневалась, что тяжелая жизнь сделала детей жестокими и безжалостными, иначе им здесь просто не продержаться.

Они могут разорвать ее на части.

У нее гулко забилось сердце. Рапсодия подумала о Грунторе и его связи с Землей, и пожалела, что великана нет рядом. Дитя Земли - так назвала его Мэнвин в своем пророчестве.

Трое придут, опоздав, и уйдут слишком скоро,

Они - как стадии жизни людской:

Дитя Крови, Дитя Земли, Дитя Неба.

Если они все правильно поняли, Акмед, Грунтор и она являются Тремя, предсказанными пророчеством, и, значит, она - дитя Неба, именно так говорили о себе лирины.

"Я не должна, не должна здесь находиться", - подумала Рапсодия, чувствуя, как у нее кружится голова, а к горлу подступает тяжелый комок. Ее место под открытым небом, усыпанным звездами, где она сможет спеть посвященный им гимн.

Рапсодия уловила в воздухе запах смерти, почувствовала, как он окутывает ее, точно толстое, душное одеяло. Здесь, наверное, погибло множество детей, ставших жертвой тяжелого, изнурительного труда и нехватки воздуха. Или, быть может, она ощущает приближение собственного конца? Дети были где-то рядом. Неужели они собрались с духом и решили на нее напасть?

"Ты трусиха, - подумала она.
– Ты же илиаченва'ар, твоя задача нести свет в царство тьмы. А ты готова сжаться в комок, словно дитя в утробе матери. Мама, меня преследуют мои сны. Посиди у моей постели, дай мне свет".

Слова молитвы лиринглас, утренней песни, обращенной к небу, всплыли в ее сознании. Дрожащим голосом Рапсодия запела, едва слышно повторяя слова, которым ее научила мать; слова, которые она много дней подряд пела с Элендрой, своей наставницей; слова, рожденные в самых потаенных глубинах ее души, древней, словно прошедшие века.

И вдруг она почувствовала едва заметную волну тепла, призрачное сияние света, словно обратилась к своему мечу. Немного осмелев, Рапсодия запела громче и услышала, как от облицованных плиткой стен туннеля эхом отражается ее голос.

Через несколько секунд раздалось другое эхо, тише первого, эхо другого голоса, знакомого, но неузнаваемого. Высокий, испуганный голос.

Голос ребенка.

–  Мимен?

Одно-единственное слово чуть не оглушило Рапсодию, оно было произнесено на древнелиринском языке, языке лирингласов, народа, к которому принадлежала ее мать. Рапсодия знала, что оно означает.

–  Мама?

Рапсодия подняла голову и с трудом различила впереди очертания головы и плеч - таких худых... или ей только так кажется? Вокруг царил непроглядный мрак, и она практически ничего не видела. Рапсодия вздохнула и поняла, что все это время боялась даже дышать.

–  Нет, - мягко проговорила она.
– Хамимен. Бабушка.

–  Хамимен?

–  Да, - ответила она немного громче, по-прежнему на языке лирингласов.
– Как тебя зовут, малыш?

–  Арик.
– Очертания головы дрогнули.

–  Можно я зажгу свет, Арик? Он не будет ярким.

Легкий шорох, голова исчезла.

–  Нет! Нет!

Чуть дальше в туннеле послышалось какое-то движение.

–  Арик, подожди! Я пришла, чтобы забрать вас отсюда, из темноты, и вывести на свет - всех!

Молчание.

Рапсодию начала охватывать паника.

–  Арик?

Никакого ответа.

Рапсодия прикоснулась к рукояти меча, потом сжала его в ладони и совсем чуть-чуть вытащила Звездный Горн из ножен. Затем она медленно выдохнула, заставила себя успокоиться, и тут же меч откликнулся ровным сиянием - из ножен наружу проливался лишь мягкий прозрачный свет.

Липкий ужас, окутывавший ее, мешавший дышать, отступил, и она снова оказалась в выложенном плитками акведуке, освещенном тусклым светом. Впереди, на его границе, в разные стороны расходилось два одинаковых туннеля. Они заканчивались небольшими углублениями в стенах, где грязные обрывки тряпок, бывшие когда-то одеялами, плавали в грязной воде. Рапсодия постаралась не обращать внимания на вонь канализационных отходов.

В одном из таких углублений замер дрожащий от страха светловолосый мальчик, довольно высокий, с прозрачной кожей. У Рапсодии пересохло в горле: такой же цвет лица и изящные черты были у ее матери. Но во внешности этого ребенка присутствовало что-то неуловимо звериное, безошибочно указывавшее на его отца, не принадлежавшего к расе людей.