Между тем штурмовая группа начала вытаскивать «обраслеченных» бандитов на лестничную площадку — там их построили «слоником» и, стимулируя ударами резиновых дубинок, погнали вниз — как только кто-нибудь спотыкался, ему немедленно «выписывали» по хребту или по ногам…

Кудасов, выглянувший на площадку, пожевал губами и хмуро сказал «омоновцу» в маске:

— Аккуратнее. Люди все-таки…

— Да какие это люди! — донесся из-под маски глухой голос.

Никита Никитич вступать в дискуссию не стал и вернулся в квартиру. В гостиной почему-то остался сидеть на полу Вова-Буль — он ерзал на грязном паркете и затравленно смотрел на еле сдерживавшего смех Вадика Резакова. Кудасов удивленно приподнял брови:

— Вадим, а этот что? Ему что, персональное приглашение решили выдать?

— Нет… Он, Никита Никитич… Он не может, — Резаков не выдержал и все-таки рассмеялся.

Кудасов перевел непонимающий взгляд на Буля — из-за спины Никиты Никитича к «братку» шагнул Максим Егунин, наклонился было, но тут же резко выпрямился и сморщил нос:

— Ой, блядь… Да он же обосрался, Никита Никитич… Несет, как из параши! Куда ж его, такого?

Вова чуть не плакал, кусая губы. Он и сам не мог понять, как так случилось, что он, здоровый и сильный парень, нагонявший ужас на мирных граждан одним своим видом — обгадился, словно в детском саду… А ведь «братва» узнает — не простит такого позора. Кому нужен обосравшийся перед мусорами? Никому не нужен…

— Да… — продолжал «добивать» между тем Буля Резаков. — Как же тебя доставлять-то прикажешь, фартовый ты наш? В «жигуль» не засунешь, пешком не погонишь… Максим, ты не знаешь, как помоечную машину заказать?

— А может, его лучше в труповозке? — деловито спросил, включаясь в игру Егунин.

— Дайте мне помыться… И переодеться… Пожалуйста, — сдавленным голосом просипел Вова.

Кудасов посмотрел на Резакова и незаметно кивнул на коридор. Максим остался в гостиной с Булем. В коридоре Никита Никитич, улыбаясь одними глазами, шепотом сказал:

— Поработайте с этим красавцем… Есть, чем отфиксировать?

Вадим кивнул.

— Это хорошо. Тогда запечатлейте это все, а потом дайте ему подмыться. Ты меня понял? Поработайте как следует…

— Нет вопросов, — засмеялся Резаков. — Сделаем все в лучшем виде. Куда он денется — с немытой жопой…

— Максим Александрович, — снова заглянул в гостиную Кудасов. — Продолжайте обыск, а я на базу. Там увидимся.

— Все будет о'кей, Никита Никитич…

Вова-Буль проводил широкую спину Кудасова тоскливым взглядом и остался в гостиной наедине с двумя операми. Резаков отошел к окну и открыл форточку:

— Как твое «погоняло», засранец? Буль, кажется? Теперь будет — Душистый. Чем плохо? Вова-Душистый… По-моему, звучит. А, говнюк?…

Кудасов между тем дошел до прихожей и кивнул ожидавшему там водителю:

— Поехали, Леша… Видишь, сегодня быстро управились… Как раз, как ты заказывал.

Начальник 15-го отдела улыбался, но Алексей — тонкий психолог, как и многие водители — почувствовал, что настроение у шефа паршивое, совсем не такое, какое должно быть после удачной реализации… Леша Семенов успел хорошо изучить Кудасова — Никита Никитич, вообще-то, всегда производил впечатление человека несколько мрачноватого и угрюмого, сдержанного в эмоциях, но те, кто сталкивался с ним постоянно, начинали, в конце концов, замечать за внешней флегматичностью и лукавые огоньки в глазах, и улыбку в уголках губ… Но это — когда настроение у Кудасова было хорошим или, по крайней мере, нормальным…На «базу» ехали молча. Алексей старался особо не гнать, время от времени поглядывал на расстроенного шефа. Начальник 15-го отдела РУОП, в отличие от многих других милицейских руководителей, с шофером никогда не откровенничал и проблемами своими не делился. И спрашивать его о чем-то было бесполезно — либо ответит какой-нибудь ничего не значащей фразой, либо вовсе отмолчится…

«Чудак-человек, — думал про себя Семенов, уверенно лавируя в потоке машин. — Все в себе носит, не хочет слабым показаться… Выговорился бы, отвел душу, сразу бы полегчало…»

Но Никита Никитич «душу отводить» не умел. Он считал, что руководитель не должен показывать свои проблемы подчиненным. У подчиненных своих забот хватает. А собственные неприятности Кудасов старался переживать молча и в одиночку. Он вообще не любил, чтобы кто-то видел его боль…

Никита Никитич мрачно смотрел в окно — даже замечательные виды аристократа Петербурга совсем одряхлевшего ко времени «расцвета демократии», не снимали нервного напряжения. Кудасов готовился к очередному неприятному разговору в главке.

Два дня назад начальник 15-го отдела РУОПа узнал о том, что полковник Полетаев, заместитель начальника ГУВД, курировавший работу РУОПа, отдал распоряжение создать специальную комиссию. Комиссии этой было поручено разобраться с обстоятельствами, приведшими к «факту нарушения действующего законодательства», имевшему место в 15-ом отделе. А дело заключалось в следующем — в самом конце сентября в РУОП обратился с заявлением некий мелкий бизнесмен, на которого наехали «пермские». Дело расписали в 15-ый отдел, непосредственно занялся им как раз Максим Егунин. По закону на проверку заявления отводилось три дня, в особых ситуациях — десять. А вот если опера не укладывались и в этот срок, то необходима была уже письменная санкция руководства на продление… На самом-то деле сроки нарушались частенько — на день, два или даже три, но на это обычно закрывали глаза. Обычно… В этот раз все вышло по-другому.

Полковник Полетаев, вызвавший к себе Кудасова и Егунина, был подчеркнуто официален и строг — глядя на оперативников поверх золоченых очков, он неприятным голосом отчитывал их, словно мальчишек, не смущаясь даже тем, что офицерская традиция категорически не рекомендовала устраивать выволочку начальнику в присутствии его подчиненных:

— Так наплевательски относиться к заявлениям граждан недопустимо! Сколько вы работали по заявлению Гришковца?

— Одиннадцать дней, товарищ полковник, — упавшим голосом ответил Максим.