Но бывало и другое. Выезжая по выходным дням на взморье, провожал он глазами уходящие в море суда, пока не таял на горизонте кудрявый прозрачный дымок. Тогда кидал он взгляд на берег, отделенный от него узкой полосой нечистой воды, и испытывал смутное сосущее чувство, похожее на тоску по родному месту. Но воспоминания таили в себе опасность, и он боялся заглядывать в свое прошлое...

Однажды, сидя дома за чаем, капитан Кутасов оторвал листок календаря. На подслеповатой картинке красноармеец в шишаке замахивается штыком, угрожая уходящим в море пароходам. Под картинкой он прочел надпись: "1920. Установление советской власти в Одессе". Евгений Степанович взглянул на жену. Наталья Николаевна читала книгу, и свежее, полное лицо ее отражало спокойное довольство.

Если бы она узнала все, что случилось в ту ночь, ровно пятнадцать лет назад, была бы она так спокойна? Может, она и не любила бы его вовсе? И он торопливо, с ужасом и стыдом, стал вспоминать, смутно надеясь, что, возможно, теперь он найдет себе хоть какое-нибудь оправдание.

"Вега" тогда стояла в порту, ожидая погрузки. Белые поставили у сходней караул, а с палубы слышно было, как солдаты гремели прикладами по доскам причала. За ужином в кают-компании кто-то произнес слово "эвакуация", и все заговорили разом, но так тихо, словно кто-то спал рядом и его боялись разбудить.

– Плетью обуха не перешибешь, - уговаривает Евгений Степанович, - если мы откажемся везти, нас убьют... Да закройте же дверь!..

– Я не повезу, - медленно произносит механик Греве, бледнея, - убьют! Пусть! Их побили - и они мстят еврейским женщинам, грязные свиньи. Я сам видел...

– Греве, ради бога!
– поднимает руки Евгений Степанович.
– Здесь все согласны с вами, но зачем же кричать? Ведь иллюминаторы...

Старший штурман хлопает ладонью по столу.

– Разогнать команду, - хрипит он гневно, - открыть кингстоны - и все! Ну?

Греве кусает ногти.

– Сейчас нельзя. Они заметят - и нам будет конец. Значит, надо ночью. Слышите, нынче ночью.

Евгений Степанович озирается. Все они словно рехнулись сегодня, и их невозможно уговорить. Он произносит покорно:

– Хорошо. Сегодня ночью.

Его тучное тело била отвратительная дрожь. Ему хотелось домой: напиться чаю, успокоиться, увидеть жену. На улицах темно и пустынно, ветер несет по мостовой струйки снега. Евгений Степанович думает, что люди меняются на глазах, даже Греве. Но дома, против ожидания, ему становится легче. Наталья Николаевна прислушивается к каждому звуку, доносящемуся с улицы, тревожно заглядывает ему в глаза. Что может он сказать ей? Что нынче ночью распустит команду и откроет кингстоны "Беги"?

На улице уже происходит что-то. Сквозь ставни доносится топот шагов. Что-то громоздкое ползет по мостовой, так тяжело, что дребезжат стекла. А над всем этим медленные, тяжкие удары, словно кузнечный молот бьет в чугунную доску.

Евгений Степанович одевается, чтобы идти в порт. Наталья Николаевна ухватилась за борт его кителя и крестит мелкими торопливыми крестами его плечо. Он отрывает ее руки, смотрит в ее трясущееся лицо и чувствует, как падает его решимость.

Опрометью выбежав на крыльцо, он не узнает улицы. В темноте мимо него движется людской поток, затаенно вспыхивают огоньки цигарок. Они движутся молча и поспешно, заполняя всю улицу, грохоча по камням множеством ног. Это отступают белые. Евгений Степанович крадется вслед за ними по тротуару, оглушенный и притихший.

У пристани качаются на столбах блестящие шары фонарей. Евгений Степанович пробирается сквозь густую толпу солдат и беженцев к сходням, где конвоиры скрестили штыки. Однако конвой его пропускает, - у него фуражка с капитанской кокардой.

Он стоит на палубе "Беги", моряки собираются вокруг него. Они ждут приказа, но он только щурит глаза, чтобы не видеть в жестком свете фонарей блестящих погон конвоя...

Неожиданно Греве появляется рядом. Лицо у него измученное, изжелта-бледное, злое.

– Началось раньше, чем мы думали, - говорит он озабоченно, - надо уходить, капитан. Ребята ждут приказа.

Евгений Степанович вздрагивает.

– Подождите, голубчик, - бормочет он невнятно, - видите, что творится, и... я думаю, не повезти ли в самом деле?..

– Зачем вы пришли сюда?
– печально говорит Греве.
– Ах, капитан!..

В это время людской поток снимает заслон у сходней и растекается по палубным проходам, оглашая их буйным топотом мятущегося стада. У бакборта притаились темные фигуры матросов. По очереди, медленно перекидывают они ноги через перила, сжимаясь в комки, бесшумно, как мягкие кули, падают на пристань и по темному ее краю крадутся, сгибаясь, как школьники, играющие в чехарду.

Евгений Степанович облегченно вздыхает. Команда покинула судно, не дожидаясь приказа. Но тотчас же его охватывает новый приступ леденящего страха. Он стаскивает с головы фуражку и ногтями срывает предательскую кокарду.

– Капитан, прекратите дезертирство!

Этот резкий окрик заставляет его втянуть голову в плечи. Зачарованно впивается он в округленные бешенством глаза.

– Я не капитан, - говорит он не своим, каким-то шепелявым, срывающимся голосом, - и я ничего, ничего не знаю...