Перегрин кивнул.

– Да, я об этом не подумал. На месте Маклеода я бы, наверное, еще не так разволновался. Когда мы планируем начинать?

– Вряд ли раньше десяти-одиннадцати, так что ты успеешь хорошо выспаться. В любом случае без нас не начнут. Между прочим, в традициях этого дома перед совершением обряда принимать ванну, чтобы очиститься как физически, так и духовно - избавиться от лишних мыслей, смыть дневную пыль. Кстати, не удивляйся, если ванну тебе придется принимать при свечах. Это ритуал, имеющий целью привести человека в надлежащее состояние духа.

Перегрин снова кивнул.

– Понятно. Значит, пойду вздремну. Вечером увидимся.

– Непременно увидимся. Желаю хорошо отдохнуть.

Комната Перегрина располагалась напротив апартаментов Адама. В ней оказалось прохладно и сумрачно. На высоком потолке лежали тени, стены были обшиты панелями темного дуба. Возле широкой кровати Перегрин обнаружил свою сумку и этюдник. На ходу срывая галстук, он подошел к большому окну, выходившему в сад, и посмотрел вниз. Елизаветинский садик благоухал розмарином и тимьяном, под окнами зеленели буйные заросли лавра. Даже с высоты второго этажа художник слышал, как над клумбой лаванды гудят пчелы.

Глубоко вдыхая ароматный воздух, он постоял у окна, затем снял пиджак, расстегнул рубашку и повесил одежду на спинку стула, потом задернул шторы и лег в постель. Комнату окутал приятный полумрак. Положив очки на столик в изголовье, Перегрин попытался уснуть. Но мысли мешали, лезли в голову, не давали покоя. Он вспомнил уроки Адама и попытался очистить сознание и разум, полностью отрешиться. Чтобы сосредоточиться, художник коснулся губами своего кольца в форме китайского дракона, закрыл глаза и начал делать дыхательную гимнастику. Уже через несколько минут его мысли успокоились, тело обмякло, и Перегрин погрузился в зыбкое состояние между сном и явью.

Прошло, казалось, всего несколько минут, и он проснулся оттого, что кто-то громко барабанил в дверь. Молодой человек с трудом оторвал голову от подушки, неожиданно обнаружив, что в комнате уже совсем темно.

– Кто там?
– недовольно отозвался он, садясь в постели и протягивая руку за очками.

– Ноэль. Я принял ванну, сейчас твоя очередь. Она уже наполнилась.

– Спасибо, я сейчас.

Перегрин включил настольную лампу и понял, что, пока он спал, в его комнате кто-то побывал - на спинке стула висел синий банный халат. Набросив его на плечи, молодой человек направился в ванную комнату. Ее и в самом деле освещали свечи - под потолком был прикреплен кованый канделябр. Погрузившись в теплую воду по самую шею, Перегрин посидел несколько минут, глядя на пламя и стараясь сосредоточиться на том, что им предстояло. Когда четверть часа спустя он вернулся в свою комнату, лампа была выключена. Вместо нее на столике горели свечи, их пламя слегка трепетало на сквозняке. На кровати лежало новое одеяние - длинная черная ряса с капюшоном. К ней прилагался ярко-красный широкий пояс. Перегрин скинул синий халат и просунул голову и руки в новую одежду. Мягкий шелк нежно прилегал к обнаженной коже. Не будь капюшона и этого тоскливого черного цвета, он бы решил, что вновь оказался в подвальной часовне Стратмурна, где проходил обряд его посвящения. Черный цвет облачений, признаться, немного пугал молодого человека. Когда он завязывал пояс, в дверь тихонько постучали. Это оказался Адам, одетый точно так же.

– Вижу, ты готов, - одобрительно отметил он.
– Нас скоро пригласят вниз. Если у тебя есть вопросы, задай их до начала обряда.

– Нет, никаких.
– Перегрин задумчиво повертел кончик пояса.
– Разве что... Скажи, красный пояс означает то же, что и у нас?

– Алый - цвет Посвященного. Это общее для большинства эзотерических традиций. А чем, собственно, тебя не радует алый пояс?

– Меня скорее не радует черная одежда, - угрюмо буркнул Перегрин. Разве правильно - проводить весь обряд в черном?

Адам улыбнулся.

– Между прочим, монахи-бенедиктинцы всю жизнь носят черные рясы. Это тебя не настораживает?

– Конечно, но...

– Успокойся, Перегрин. Даю тебе честное слово, что мы не нарушаем никаких запретов, отступая от привычных правил. Представь, что наши черные платья - лишь рама для картины. Рама не меняет изображения, разве что несколько влияет на твое отношение к нему. В любом обряде самое важное лежит за пределами символики.

– Да, я понимаю, - поспешно заверил художник.
– Я просто хотел сказать, что чувствую себя немного не в своей тарелке.

– Не волнуйся, тебе не придется прыгать выше головы, - успокоил друга Адам.
– Основная роль сегодня вечером принадлежит Ноэлю. Твое участие ничем не будет отличаться от того, что ты уже делал десятки раз.

Едва Перегрин успел наскоро пригладить гребешком спутанные волосы, в комнату вошел Маклеод, тоже облаченный в черное. Инспектор, казалось, вновь обрел свое обычное хладнокровие.

– Перегрин, прости, что наорал на тебя, - как бы невзначай бросил он, глубже засовывая руки в карманы длинного одеяния.
– Ты же знаешь, что я не нарочно.

– Да понимает он.
– Адам примирительно похлопал инспектора по плечу.

Оставив дверь приоткрытой, Синклер усадил друзей на кровать по обе стороны от себя и коротко повторил им рекомендации, как лучше сосредоточить внимание.

В коридоре послышались тихие шаги, Адам прервал объяснения и встал. В дверях появилась Кэтлин со свечой в руках. Мягкий свет озарял ее задумчивое лицо и распущенные по плечам темные волосы. Как и все присутствующие, девушка была одета в черное и подпоясана алым кушаком.