– Что же вы предлагаете мне сэкономить?
– спросил управляющий, маясь от бесконечных забот.

– Миллион, - тихо ответил Вовушка.

– Молодой человек, - управляющий с трудом сосредоточился на посетителе, отметив его студенческие портки, тощую, загорелую на строительных площадках шею, скользнул взглядом по клеенчатой папке, из которой торчали нитки полотняной основы, и безутешно вздохнул.
– Молодой человек, разрешаете дать вам по шее, если все окажется липой?

– Конечно!
– радостно согласился Вовушка.
– Все очень просто. Нам незачем рыть трехкилометровую траншею глубиной пять метров, да ещё по жилому району. Мы на одних выселениях разоримся. Давайте сместим трассу на полкилометра в сторону и пустим трубу по естественному оврагу.

Управляющий посмотрел на схему, закрыл на некоторое время глаза, а когда открыл, они уже не были такими безутешными.

– Хотите дать мне по шее?
– спросил он у Вовушки.

– Я бы с удовольствием дал под зад начальнику Управления.

– А это уже сделаю я, - ответил управляющий.
– И тоже с удовольствием.

Через три года, всего через три года президент республики подписал указ о присвоении Вовушке звания заслуженного рационализатора - не только за этот проект, но и за десятки других. Вот так. Ему дали большую квартиру вне очереди, он женился, родил сына потом дочь, в промежутке придумал какой-то нехитрый геодезический прибор на основе лазера, защитил кандидатскую диссертацию, бросил производство перешел в институт, стал доцентом и уехал в Пакистан строить завод.

Анфертьев полагал, что Вовушка до сих пор поднимает металлургию этого мусульманского государства, а тут вдруг оказывается, что он час назад прилетел из Испании.

– Дела, - протянул Вадим Кузьмич озадаченно.
– Это не Вовушка, а конь мадьярский.

– Конь?
– удивилась Танька.
– А мне он сказал, что Волк. Серый Волк.

– Приедет - разберемся!
– И Вадим Кузьмич направился на кухню. Наталья! Хошь смейся, хошь плачь - едет гость.

– Что ещё за гость?
– без всякого душевного подъема спросила Наталья Михайловна. И Вадим Кузьмич понял, что совершил ошибку. Давно замечено, что женщины на кухне меняется характер, события мирового значения; общегосударственного, личного н кухне воспринимаются ею не так, как, например, комнате или на лестничной площадке. Если откровенно, то на кухне она попросту разочарована в муже, в своей работе, соседях и даже сама себе кажется недостаточно красивой. Возможно, есть женщины, которые на кухне счастливы, но Наталья Михайловна к ним не относилась. На кухне она страдала и не скрывала этого.

– Вовушка!
– воскликнул Вадим Кузьмич, пытаясь исправить промах. Помнишь, он был у нас лет пять назад? Загорелый, лысый, тощий и ходит боком, помнишь?

Сподгорятинский!

– А, - протянула Наталья Михайловна, отворачиваясь к сковородке.
– Тот самый, который уговорил нас не разводиться? Притом, что мы и не собирались, как мне помнится.

– Но он уже едет!
– вскричал Вадим Кузьмич.

– А я что?
– Наталья Михайловна с недоумением посмотрела на мужа. Разве я возражаю? Пусть едет. Накормим, уложим, переспит. Картошка есть.

– Он ненадолго, - заверил Вадим Кузьмич.
– Даже если мы оба станем перед ним на колени и будем умолять задержаться.

– Надеюсь, до этого не дойдет, - Наталья Михайловна горько усмехнулась, хотя в общем-то у неё не было основания для подобной горечи. Но разговор происходил на кухне, и этим все объяснялось. Движением головы она откинула назад обильные крашеные волосы и вздохнула. С такими волосами и где? У плиты.

– Вовушка едет из Испании, - маялся за её спиной Вадим Кузьмич.
– Ему нужно завтра зайти в управление, там, оказывается...

– Откуда он едет?
– звонко спросила Наталья Михайловна.

– Из этой... Как ее... Из Италии. Хотя нет, из Испании.

– А что он там делал?
– с легкой скорбью спросила Наталья Михайловна, присаживаясь на расшатанную табуретку. Она вдруг остро ощутила неуютность своей маленькой, скромненькой, бедненькой кухоньки, увидела себя в замусоленном переднике и с рукавами, перемазанными землей, увидела картошку, салат из свеклы и лука - ужин, которому она отдала целый час своей единственной жизни. Все это вступило в унизительное противоречие с одним только словом "Испания". Перед её мысленным взором промелькнуло побережье синего моря, беззаботные люди в ярких купальниках, старинные замки, к которым мчались на перламутровых машинах веселые женщины в вечерних нарядах и обходительные мужчины, промелькнула залитая разноцветными лучами сцена, красавица в платье с длинным подолом, красавец в распахнутой сорочке и с обнаженной саблей в руке, брызжущий кровью бык, счастливое лицо тореадора ликующие толпы, долговязый всадник в латах и с копьем наперевес... И все это на фоне простоватой Вовушкиной физиономии.

– Он звонил из автомата, там народ собрался, очередь... Уточнил наш адрес и повесил трубку, - виновато проговорил Вадим Кузьмич.
– Не мог же я сказать, что...

– А где, говоришь, он был до этого?
– спросила Наталья Михайловна, не отрывая глаз от картофельных очисток.

– В Пакистане.

– Да-да... Я вспомнила.

О, сколько чувств увидел Вадим Кузьмич на лице жены! Но больше всего его поразила уязвленность, явственно проступившая на знакомых чертах. Наталья Михайловна тяжело переносила долетавшие до неё вести о том, кто из знакомых каких побед добился. А к победам она относила ту же поездку в Испанию, новую должность, хрустальную вазу, отдых у моря, билет на выступление замечательного фокусника Акопяна, приложение к журналу "Огонек"...

Уронив белое лицо с гордым профилем в перемазанные землей ладони, Наталья Михайловна некоторое время сидела без движения. Вадим Кузьмич поймал себя на том, что не испытывает к жене ни малейшей жалости. Удовлетворение - вот чего больше всего было сейчас в нем. Он не стал напоминать Наталье Михайловне о том, как стремилась она уехать из шахтерского поселка, - до сих пор перед его глазами стояло её молодое, залитое слезами лицо, и поныне слышал он горячий шепот:

"Вадик, уедем, уедем, уедем! Не могу! И ты здесь пропадешь! Уедем, Вадик, и будем жить среди нормальных людей! Я права, Вадик, ты увидишь, я права!"