Слегка привела себя в порядок, намакияжилась, прокатилась к родителям, объяснила все подробно, подключила к процессу.

— Да мы их в порошок сотрем! — торжественно пообещал папа и тотчас же принялся названивать по разным адресам отставных властителей мира сего.

Ну и ничего путного из этого не вышло, как и ожидала Ирина. На грозное «Вы на кого руку подняли?!» и «Вы понятия не имеете, с кем связались» тотчас же нашелся ответ: престарелых стращателей корректно поправили юридическим тоном — сейчас-де не восьмидесятые, вы тут забылись немножко! Верховенство закона у нас, демократическое государство, а место имеет особо опасное деяние, перед следствием все равны, и… неужели мы вновь столкнулись с протекционизмом и замшелой попыткой давления силой авторитета?

Проглотили. Обещали бороться и искать, найти и не сдаваться. Заверили клятвенно, что подключат скрытые резервы, подтянут свежие силы, изыщут, подымут, возбудят, и вообще все утрясется. Верилось с трудом. Старая система заметно проигрывала по всем статьям новой, агрессивной силе, не выбирающей средств…

На следующий день Ирина по настоянию Назаряна явилась с утра в головной офис. Коммерческий собрал в зале совещаний управление, сделал краткое объявление по сути происходящего. Ирина неоднократно здесь бывала, интересовалась ходом дел фирмы, знала многих сотрудников по именам. Сейчас сидела, боясь поднять глаза, и дышала через раз — как будто кто-то вылил на нее ведро помоев и вокруг стояла нестерпимая вонь. Новый президент «Иры» — Ира-рогоносительница…

Вышколенные управленцы вели себя прилично, эмоций не проявляли, поздравили с назначением на высокий пост и разбежались по рабочим местам. Спасибо и на этом…

В кабинете Назарян поинтересовался: какие-нибудь новшества будут? Указания, изменения?

— Какие указания? Работай, ты все знаешь… Я тебе в течение этих двух недель буду нужна?

— Подъезжай ежедневно к девяти утра, если не затруднит. На полчасика. На совещании поприсутствовать, бумаги подписать. Хорошо?

— Хорошо…

Все-таки, подумала, надо отдать должное похотливому мужлану Кочергину, несомненный дар организатора видится во всем. Умеет собирать вокруг себя талантливых и преданных людей: все руководство — друзья-единомышленники, каждый кровно заинтересован в сохранении имеющих место позиций, процветании фирмы, до последнего будут упираться, не дадут развалиться так славно начатому делу…

— Может, что-нибудь поменять в кабинете? — сердобольно озаботился присутствующий Лева. — В соответствии с изысканным дамским вкусом…

— Да, пожалуй… Вот эту дрянь, пожалуй, убрать, — Ирина ткнула пальцем в висевший сбоку от стола плакатик. — И… у нас где охотничьи трофеи продаются?

— А что такое? — Лева изобразил готовность все бросить и сломя голову мчаться в этот самый магазин с трофеями. — Что-нибудь натуральное? В смысле натуралистическое?

— Ага, натуральное, — Ирина желчно хмыкнула. — Нужно купить самые большие рога — оленьи, что ли, и пришпандорить на место этого дрянного плакатика. Чтобы все были в курсе и вопросов не задавали.

Лева покраснел, сконфузился и, промычав что-то нечленораздельное, перешел к деловой части: необходимо было обсудить ряд вопросов юридического плана, связанных с пресловутым районным филиалом, чтоб ему сгореть в одночасье…

В этот же день Ирина проявила не предусмотренную регламентом самодеятельность: пыталась пообщаться с представителями «Концерна». Тамошние ребята выразили страшное недоумение по этому поводу: мы, мол, даже не представлены друг другу, понятия не имеем, с кем имеем честь, и вообще, имеем ли… Ногами топать не стала — как советовали, сдерживала эмоции, но про Ибрагима упомянула. Обещала, что они еще поплачут, пожалеют, прибегут в ноги кланяться, но будет поздно, ох как же будет поздно!!!

За такую самодеятельность Назарян, узнавший о звонке спустя минут десять (СБ «Ирины» подслушивала, не иначе!), Ирину изругал последними словами — только портишь все, голубушка, договорились же, какой линии придерживаться! Что за ребячество?! Обещала, что больше не будет, но на душе стало чуточку легче — так им, гадам!

Вот, собственно, и все. Никаких особых изменений как в Иринином течении жизни, так и в жизнедеятельности фирмы не произошло. Журналюги рвались пообщаться — отшили. Следователь навестил — уточнил, каков был характер отношений с мужем, как он себя проявлял, не имели ли место необоснованные вспышки гнева, отклонения психического характера, что она делала в момент совершения преступления… В общем, чушь всякую нес — Ирина терпела его минут пять, потом прогнала под благовидным предлогом. С мужем общаться не пыталась, хотя за деньги можно было организовать. Видеть его не хотела, предателя, изменщика гадкого. Как вспомнит — респектабельная холодность и чопорность слетают, как шелуха, жгучие слезы обиды на глаза наворачиваются, хочется орать в голос. Мужлан, сволочь, скотина! За что?! Ее, чистую, светлую, непорочную, — вот этак, по-скотски… Нет, решительно права Викуша: все они ничтожества и поступать с ними следует соответственно…

А через три дня — как в романах бывает, там все через три дня делается обычно, — через три дня явился в офис окаянный Ибрагим. Утречком, в девять пятнадцать, аккурат после совещания, когда Ирина пристроилась в кабинете подписывать бумаги.

— Оставь нас, — попросила секретаршу, дождалась, когда та удалится, и толкнула через стол лежавший наготове бланк приказа — чуть сильнее, чем следовало, листок спланировал и упал на пол:

— Ты уволен. Быстро рассчитайся и уматывай. Все — больше говорить с тобой не о чем.