– Разве я не гарантировал вам полную конфиденциальность? Никаких протоколов они не найдут. Мой человек все сделал… если успел…

Я снова вспомнил Мымрика, и у меня закололо под сердцем. Как он там, бедняжка?

– А если его хорошо допросят?

– А он, представьте себе, ничего не знает.

– Ну, ладно… – В голосе Дэбы просквозило заметное облегчение.

– А вас только это интересует? – кротко поинтересовался я. – А вас не волнует, что судно уже в розыске, а искать его будут целых четыре ведомства, причем неслабых ведомства. Вы и сами знаете, какие.

– Да… – Дэба лениво махнул рукой. – Пусть ищут. Космос – он большой, а мы маленькие. Поищут и перестанут.

«Ну, полные кретины, – поразился я. – Олигофрены, пыльным мешком по башке трахнутые…»

– Мы освободим тебе канал нуль-связи, – сообщил капитан. – Ты должен узнать, что сейчас происходит на «Плутоне». Пусть твой человечек все хорошенько разнюхает. Мне нужно быть уверенным, что там никто не знает нашего направления.

– Во-первых, мой человечек, скорее всего, сейчас уже в комнате для допросов. Скажи спасибо своим безмозглым гамадрилам. Во-вторых, я тебе ничего ровным счетом не должен. Ты заплатил, я отработал, все – вопрос закрыт. В-третьих, не лезь с разговорами, у меня, похоже, сотрясение мозга и дико болит голова.

Дэба фыркнул, потом крикнул своим:

– Док! Греби сюда, разберись с новым пациентом, – он с жалостью поглядел на меня и напоследок пообещал: – Позже поговорим.

Все пять дней полета я промаялся в убогой тесной комнатушке с железной дверью и табличкой «Компрессор КР-600 – резервный». Возможно, компрессору тут было хорошо, а вот мне – нет. Тут нельзя было пошевелиться, чтоб не испачкаться ржавчиной и не порвать штаны об куски выдранных шлангов и арматурин.

Особисту повезло еще меньше. Его поместили в фургон транспортера и держали там под замком, как пса в конуре.

Мне не запрещали перемещаться по катеру, только не очень-то хотелось. Выбравшись в коридор, запросто можно было состыковаться лицом с вонючими носками какого-нибудь пролетающего мимо члена экипажа.

Весь полет я торчал в своей каморке, страдая от невесомости и утешая себя мечтами о том, какую колоссальную пьянку устрою, когда выберусь из передряги. Заняться было совершенно нечем. Спиртного на судне не держали. Книг – тем более. Первое время я пытался развлекаться с помощью блокнота, но и фильмы, и игры почему-то вызывали только сонливость.

Избытком свободного времени страдал не только я, однако остальные приноровились убивать это время самым безжалостным образом. Я наблюдал, как это происходит. Парни слетались в кучу где-нибудь под потолком боевой части, и начиналось:

– А помните, как Бивень ту бабу уговаривал на сторожевой вышке?

– Га-га-га!

– А помните, ревизора искупали в борще?

– Га-га-га!

– А помните…

Еще они возились с виртуальными подружками. Я частенько видел, как кто-нибудь зависал в любом углу с маленькой коробочкой и, глуповато улыбаясь, разговаривал с мультяшной девушкой на экране. Образы девушек и речевые модели создавали специально обученные психологи, поэтому пустые диалоги затягивали этих парней на многие часы:

– А я красивая?

– Ага…

– А тебе нравятся только красивые?

– Да всякие.

– Но красивые больше?

– Ага.

– А я красивая?..

Контактировать с экипажем не хотелось категорически. Я встречал их только в столовой. В первый день ко мне подсел парень, которого здесь все звали Крэк. Он имел грубую мужиковатую физиономию, маленькие, если не сказать, крохотные глаза и морщинки у рта от постоянной презрительно-недоверчивой усмешки.

Он несколько минут пытливо разглядывал мою забинтованную башку, потом с подозрением спросил:

– А ты случайно не еврей, бля?

– Если надо, могу побыть евреем, – осторожно ответил я.

Он помолчал, с сомнением глядя на меня, потом спросил, указав глазами на мою тарелку:

– Будешь жрать?

Он имел в виду ломтик редьки, который выдавался с каждой порцией пищи. Меня забавляла эта странная традиция на военных судах: на завтрак, обед и ужин обязательно какой-нибудь овощ. Не спелый помидор, конечно, а что легче сохранить: редька, морковка, репа.

– Кушай на здоровье, – кивнул я, и больше мы с ним особо и не разговаривали: о чем мне говорить с этим одноклеточным? Но почему-то в столовой он теперь выбирал место рядом со мной. Может, из-за дополнительной дозы редьки с морковкой, которые отныне я ему жертвовал?

Могу еще добавить, что в своем канцелярском костюмчике я тут постоянно мерз. И вдобавок выглядел как пугало.

Мне следовало подумать, как объясняться с полицией по возвращении на Землю, но эти депрессивные мысли я всякий раз откладывал на потом. И без того было тошно. Придет время – выкручусь, не все еще потеряно.

Незадолго до выхода из нуль-канала меня позвали на традиционный брифинг. Брифинги проводились всегда, даже если экипаж знал планету предстоящей высадки лучше, чем свою ладонь. Я не был членом экипажа, а скорее пассажиром, но игнорировать мероприятие не стал. Мне совсем не помешает знать, куда нас несет, а в справочнике толком ничего не прочитаешь.