...Что-то там произошло между ними. Что-то неблаговидное, стычка какая-то. Что-то он случайно подслушал: как они орали друг на друга в курилке, ослепшие и оглохшие от собственной злобы - куренок этот, малолетка, Денис, и Сынуля, человек уже на возрасте, солидный, казалось бы, не из крикливых, высокомерный барин, седой, плешивоватый, с огромным родимым пятном на ползатылка... Он подслушал и, видимо, стукнул на них куму, не по злобе даже, а просто, чтобы барин этот не слишком много о себе воображал, буржуй недорезанный... А спорили они о товарище Сталине, причем произносились какие-то странные, несусветные слова: "вытяжка из грибов жоучжи", "настойка на фиолетовых муцзинь", но это еще ладно, китайская медицина, а там были слова и похлеще: "мучения нечеловеческие", "проклятия", "бессмертие"...

Совершенно несвязная, не в лад, невпопад, история (как обычно) без начала, без конца, и Юрий не успел даже толком зацепиться вниманием за эти примечательные слова о "родимом пятне вползатылка", как хозяин неожиданно, сам себя оборвав на полуслове, заскрипел вдруг почти с надрывом:

– Все, все, все! Валите отсюда. С песнями. Сеанс окончен. Какать сейчас буду. Хотите полюбоваться, как паралитик какает? Зрелище, достойное кисти пера. Самсон, раздирающий пасть манекену-пис...

И тут же ниоткуда, нипочему, без зова, без приказа, неслышно, появилась дебелая красавица в неприлично прозрачных шелках; и сам собой включился, засиял вдруг спектральными красками гигантский безмолвный телеэкран у левой стены; в руках у красавицы обнаружилось вдруг бело-фарфоровое чудо сангигиены; жаром пахнуло из черных недр комнаты совершенно уж нестерпимо, и Юрий, рта не успев захлопнуть, обнаружил себя в медицинском предбаннике, в атмосфере божественной прохлады и внезапной безопасности, и дежурный вышибала за столом показался ему старинным и до слез добрым знакомцем...

В машине они некоторое время молчали, и хотя дорога была по-прежнему дрянь, Работодатель не пел, а только тихонько посвистывал сквозь зубы. Потом Юрий вытянул из-за пазухи диктофон, отмотал немного назад и послушал неприятный голос с трещинкой.

– Как он тебе?
– спросил Работодатель.

– Нормально. Четыре балла. Даже четыре с плюсом.

– Но один-то раз он точно наврал?

– Пожалуй. Как он остался в пустом здании.

– Именно, - согласился Работодатель с удовольствием.
– И знаешь, почему я догадался? В прошлый раз он мне эту историю совсем по-другому рассказывал: будто его вывезли в крытом фургоне за город и там выбросили, прямо в снег...

– Угу. И еще эта история про Дениску... который к нему пришел со своей женой...

– Ну?

– Тоже какая-то... неубедительная... Подвирает он там, не пойму только в чем... Ладно. Слушай, ты что, много раз с ним уже общался?

– Да. Сегодня - в третий раз.

– И что, он так и не вспомнил, как звали этого... ну... Сынулю этого? Барина?

– Силецкий, - быстро ответил Работодатель, и сразу сделалось очевидно, что врет. Он и сам это понял, засмеялся и сказал: - Не вспомнил. Или не захотел вспомнить. В самом деле, клянусь... А почему ты спрашиваешь?

– У меня знакомый есть, - сказал Юрий по возможности небрежно.
– У него тоже такое же вот пятно на ползатылка.

– Да?
– Работодатель быстро на него покосился.
– И сколько же ему лет, знакомому твоему?
– спросил он, тоже небрежно.

– Лет шестьдесят, наверное. Или шестьдесят пять.

– Нет. Это не тот. Не получается. Тому должно быть сегодня лет сто и еще с хвостиком.
– Он снова посмотрел, на этот раз откровенно пристально. Хотя вообще-то, с другой-то стороны, если подумать... Познакомишь?

– Вряд ли, - сказал Юрий, спокойно выдерживая его знаменитый взгляд. Зачем это тебе? Только зря тревожить старого человека.

Работодатель промолчал. Юрий достал второй диктофон, секретный, проверил запись - здесь тоже все было в порядке. Ладно, подумал он. Потом. Все потом. Не хочу сегодня думать вообще. Ни о чем. К чертям.

– А кто он вообще такой, этот твой Алексей Матвеевич?
– спросил он.

– Как? Ты так и не понял? Это же Алексей Добрый. Великий целитель. Ты что, газет не читаешь?

– Не читаю. И радио не слушаю.

– И рекламу тебе в ящик не бросают?

– И рекламу не читаю. И телик я не смотрю. Серый я, чего и тебе от всей души желаю... А от чего он исцеляет?

– От всего, - сказал Работодатель тоном щедрого хозяина.

– И на хрен он нам с тобой сдался?

– Не нам, - сказал Работодатель.
– Это - заказ.

– Какой заказ?

– Выпотрошить. Он много чего знает, этот Лешка-Колошка. Ты же сам видел.

– А кто заказчик?

Работодатель ответил не сразу, но все-таки ответил:

– Аятолла, - сказал он.
– Извини.

Опять Аятолла, хотел сказать, но, конечно, не сказал Юрий. Неужели не понятно, что - нельзя. Опасно. Да и попахивает. Баксы не пахнут? Еще как пахнут. Если принюхаться. Но если не принюхиваться специально, тогда, разумеется... Тогда не пахнут. Я не хочу работать на Аятоллу, понятно тебе? На Павла Петровича Романова - с удовольствием. На себя, любимого, пожалуйста. А на Аятоллу не хочу. Тошнит. И не только от страха.

Они уже въезжали в город, белый от свежего снега и черный от теней, ртутного света и мокрого асфальта. "А за окном белым-бело, это снегу намело... А за окном черным-черно, это ночь глядит в окно..."