Читатель может усомниться и не поверить автору, вспомнив о множестве процессов во времена Большого Террора. Но не следует забывать, что этот процесс проходил за два года до начала массовых репрессий, хотя и после убийства Кирова. Обстановка была немного другой. Кроме того, иркутский процесс был как бы финалом разведывательной операции, проводившейся в течение нескольких лет, и все материалы операции были использованы в полной мере.

Можно считать, что для 1935 года это был уникальный случай честно проведенного следствия и процесса.

В центральных газетах «Правда», «Известия» и «Красная Звезда» были помещены краткие одинаковые сообщения ТАСС из Иркутска о ходе процесса. Оставалась надежда на местную печать. Если процесс был открытым, то подробные сообщения в местной газете должны были быть обязательно. В двух номерах «Восточно-Сибирской правды» за 3 и 4 сентября 1935 года были помещены подробные отчеты с выступлениями прокурора, обвинителя, допросами подсудимых и выдержками из приговора. Фактического материала было много, но и вопросов не меньше. О чем говорилось на закрытых заседаниях, чем вызван достаточно прозрачный камуфляж, когда вместо «военная миссия Японии» в газете говорилось о военной миссии «некоей державы»? Пришлось обратиться с вопросами к полковнику Егорову, который участвовал в подготовке процесса и присутствовал на всех судебных заседаниях. Вся надежда была на профессиональную память старого контрразведчика (беседа состоялась в 1985 году). Вот выдержки из этой беседы:

— Валентин Кронидович, были ли какие-нибудь особенности в проведении процесса?

— Примечательным атрибутом зала судебных заседаний, сразу привлекавшем внимание всех присутствующих, являлись очень удачно и наглядно представленные для общего обозрения вещественные доказательства преступной деятельности подсудимых. На специальных столиках и стендах, размещенных около судей, находились пистолеты «маузер», «астра», «роял», патроны к ним, гранаты, взрывные устройства, яды, антисоветские листовки, брошюры и другие издания, а также фальшивые паспорта, письма, советские деньги и иностранная валюта, изъятые у подсудимых при их задержании и обысках. Любой из участников процесса имел возможность по ходу дела обращаться к показу требуемого вещественного доказательства.

— Могли ли осматривать эту «выставку» зрители, сидевшие в зале?

— Каждый из присутствовавших в зале суда имел возможность не только видеть все вещественные доказательства на расстоянии, но в перерыве подойти вплотную и убедиться в неопровержимости доказательств, уличавших японских шпионов, сидевших на скамье подсудимых. Открытый судебный процесс как раз и должен был убедительно, со всей наглядностью и очевидностью показать представителям рабочих и всех трудящихся восточно-сибирской столицы враждебность капиталистического окружения, агрессивность империализма вообще, японского — в частности. И эта цель была достигнута.

— Вход в клуб во время судебного заседания был свободным?

— Чтобы избежать заполнения зала суда случайной публикой и завсегдатаями-любителями судебных тяжб, были изготовлены специальные пропуска для посещения судебного процесса, которые через завкомы и профкомы предприятий вручались рабочим и служащим.

— Чем было вызвано требование не упоминать на процессе Японию?

— Требование председателя выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда к сторонам и подсудимым на процессе — не называть государство, в пользу которого действовали обвиняемые, заменяя его в некоторых случаях выражением «некая иностранная держава», было отнюдь не исключительным явлением, присущим только Иркутскому процессу. Это процедурное условие применялось и в ряде других открытых судебных процессов по делам о шпионаже в других регионах страны. Возможно, это условие диктовалось требованиями главным образом судебно-дипломатической практики, когда целесообразность гласных процессов по некоторым делам о шпионаже следовало сочетать с интересами сохранения дальнейших нормальных дипломатических отношений с тем государством, которое оказалось фигурантом конкретного судебного процесса.

Думаю, что в подобных случаях представители Верховного Суда каждый раз специально консультировались с Наркоминделом. Решение, очевидно, принималось с учетом конкретной ситуации в межгосударственных отношениях с той иди иной страной на данный момент. Такая мера в какой-то степени страховала от возможных демаршей, протестов, придирок со стороны того или иного государства.

— Не помните ли Вы, о чем говорилось на закрытых заседаниях суда?

— За давностью времени я, естественно, не сохранил в памяти все детали хода Иркутского процесса, в подготовке и проведении которого мне довелось принимать непосредственное участие. Поэтому я лишен возможности с исчерпывающей полнотой ответить на этот вопрос.

Помню, например, что подробностей перехода границы Переладовым, Кобылкиным и Виктором Олейниковым на открытых заседаниях касались в общих чертах, чтобы не раскрывать тайну способов охраны границы и не давать информации о местах, использовавшихся для переправы через границу. Детали перехода границы также разбирались на закрытых заседаниях.

— «Восточно-Сибирская правда» в судебных отчетах не упоминала Японию. Но было ли ясно для присутствовавших в зале суда, о какой стране идет речь?

— Безусловно, подобная «деликатность» или форма определенного такта были весьма условны и прозрачны. На Иркутском процессе подобное условие сплошь и рядом нарушалось подсудимым Кобылкиным, у которого вместо слов «некая иностранная держава» часто невольно срывалось «некая японская военная миссия» или «некая иностранная японская держава, и Олейниковым, трудно усваивающим такие тонкости на процессе. Председателю нередко приходилось прерывать показания Кобылкина и Олейникова, делать замечания и напоминать о требовании суда не называть государство, на которое они работали. Всем присутствовавшим в зале было совершенно ясно, что „некоей державой“ является Япония.