Будучи девочкой двенадцати лет, за четыре года до темного поцелуя, Женевьева увидела Дракенфелса собственной персоной. Он проезжал через Парравон со своей армией мертвецов, разряженный в прекрасные шелка, в золотой маске. Головы военачальников ополчения Правящего Дома с разинутыми ртами покачивались на пиках. Из толпы выскочил было ассасин, и его тут же в клочья разорвали полуистлевшие помощники Дракенфелса. Демоны плясали в воздухе, сражаясь за ошметки тела растерзанного человека с кинжалом. Женевьева пряталась за юбками сестер, но, тем не менее, все прекрасно видела.

Друзья отца при ней спорили о Дракенфелсе. Его происхождение было неизвестно, слабости - неведомы, силы - безграничны, зло - беспредельно. Даже лица его не видел ли один из смертных. Она пыталась представить нечто омерзительное, сокрытое под маской, отвратительное и ужасное настолько, что по сравнению с этим лица воинов Дракенфелса из костей и мяса покажутся привлекательными. Или же, как предположила ее сестра Сириэль, такую невероятную красоту, что всякий, кто ее увидит, тут же упадет замертво. Сириэль всегда была дурочкой. Она умерла от чумы лет пятьдесят - вообще говоря, всего одно мгновение - спустя.

Дракенфелс взял дань с Парравона, но, тем не менее, истребил Правящий Дом. В назидание. Отец Женевьевы погиб тоже, вместе с другими государственными лицами пошел на корм одному из демонов - прислужников чародея. Шесть сотен лет спустя она не испытывала особой жажды мести. Ее отец прожил бы еще лет двадцать-тридцать, от силы тридцать пять, и все равно затерялся бы в ее памяти. Трудно считать великой трагедией преждевременную смерть мотылька-однодневки. Порой в ее памяти неожиданно всплывали лица родителей, сестер, друзей из замка. Но все это осталось в прошлом, в жизни, случившейся с кем-то другим.

Несколькими годами позже, годами, которые теперь стали в ее памяти минутами, дом ее дяди посетил Шанданьяк. Шанданьяк, с темными глазами и заплетенной в косицу бородой, с острыми, как иглы, зубами и рассказами о юности мира. Она удостоилась темного поцелуя и родилась во второй раз, в этой полужизни.

Шанданьяк тоже мертв. Он всегда был слишком ярким среди себе подобных и нажил множество могущественных врагов. В конце концов, жрецы Ульрика выследили его и, пригвоздив к земле колом из ствола боярышника, отрубили ему голову серебряной саблей. Это произошло триста лет назад. Насколько ей известно, она последняя из тех, кого он сделал вампиром. Было много других, старше нее, но они жили далеко на востоке, на границах Кислева, и держались друг друга. Время от времени в «Полумесяц» забредали обезумевшие Истинно Мертвые, их притягивало ее присутствие, и она могла выгнать их или прикончить, в зависимости от настроения. Порой они надоедали ей.

Прошли века, и все поменялось множество раз. Империи, династии, войны, союзы, города, немногие великие люди, бесчисленное множество незначительных людишек, чудовища, искусства и науки, леса; все приходило и уходило подобно временам года.

Женевьева все еще ходила по земле. И Дракенфелс тоже.

Она порой задумывалась, испытывает ли он то же тайное чувство родства с нею, которое она питает к нему. Ведь были песни, которые они одни в целом мире могли узнать, знаменитые некогда имена, известные только им, вымершие животные, вкус мяса которых лишь они могли вспомнить. Пожалуй, он не питает к ней симпатии. Наверно, едва знает о ней. Она была тем, чем была, в лучшем случае дальней родственницей человеческого рода, но Дракенфелс был далек даже от этого. Он перестал быть хоть каким-либо подобием человека задолго до приезда в Парравон. Лицо, которое он прятал за целой коллекцией металлических масок, не имело даже отдаленного сходства ни с кем из живущих.

Сегодня ночью, так или иначе, она увидит это лицо. Может, давно почившая и истлевшая в прах Сириэль окажется, в конце концов, права, и Женевьева не перенесет этого зрелища. И наверно, после шести с половиной столетий она была бы не так уж против умереть.

Она следила за успехами Дракенфелса на протяжении веков, мысленно отмечая разграбленные и обескровленные королевства, насланные эпидемии, собираемую дань, выпущенных на свободу демонов. Последние несколько столетий он притих, затаился в своей неприступной крепости в Серых горах. Кое-кто поверил, что Дракенфелс умер, но по всему Старому Свету находилось слишком много свидетельств того, что он не прекращал свою деятельность. Маги, часто бывавшие в «Полумесяце», порой говорили о нем, о созданных им нарушениях естественного порядка в той сфере вне времени и пространства, куда величайшие из них отправляются в поисках высших сил вселенной. Они знали достаточно, чтобы не связываться с экспедицией Освальда. Некоторые говорили, он слишком стар, чтобы оставаться все тем же чудовищем, каким был когда-то, но Женевьева понимала, что с течением лет сила бессмертных скорее увеличивается, чем уменьшается. Другие осмеливались утверждать, что Великий Чародей ушел в себя, пытаясь проникнуть в глубинный мрак своей души, счесть своих собственных демонов. В песне, которую исполнял один менестрель из Бретонии со странным выражением лица, говорилось о том, что Дракенфелс обдумывает свои многочисленные грехи, находит в себе силы вновь сразиться с Сигмаром и что на этот раз он победит обладателя Молота навсегда, и настанет конец всему.

До нее доходили самые разные слухи, но все они касались ее не больше, чем любая другая трактирная болтовня, до тех пор, пока в «Полумесяц» не явился принц Освальд фон Кёнигсвальд, сын графа-выборщика Остланда. Он сказал ей, что Вечный Дракенфелс готовится вернуться в мир и захватить Империю и что Великого Чародея надо остановить, пока он не обрек на огненную гибель целый континент.

Это случилось три месяца назад. Освальд был годом-двумя старше, чем была она, когда ее поцеловал Шанданьяк. Она сочла его красивым юношей и смогла разглядеть вокруг него ауру великого и благородного человека, в которого ему суждено вырасти. Он, разумеется, будет выборщиком после своего отца. Выборщик Остланда порой приобретал полную власть над остальными и держал в своих руках судьбы Империи. Никогда еще не добивался успеха кандидат, против которого выступал Остланд. Никогда. Отец Освальда обитал в сравнительно скромном дворце, но порой даже Люйтпольд наведывался к его двору, словно выборщик был Императором, а он сам - всего лишь просителем. Если сын Люйтпольда, Карл-Франц, намерен унаследовать его трон, ему понадобится поддержка отца Освальда. А на самом деле, поскольку выборщик женился поздно и был теперь на закате средних лет, Императору вскоре понадобится поддержка принца Освальда.

Женевьева слышала, что принц - юноша серьезный, что этот молодой человек обладает способностью превзойти своих учителей во всем - от кулинарии до философии, и что он с равным мастерством управляется и с эсталианской гитарой, и с большим луком Альбиона. Трактирные остряки рассказывали анекдоты о юнце с серьезным лицом, который, по слухам, однажды так пристыдил Люйтпольда, что тот отозвал подготовленный эдикт против разврата: он спросил, не собирается ли Император в качестве примера сжечь на костре некоего важного тилейского прорицателя, замеченного в оказании куртуазных услуг госпоже императрице со времени ее отречения. И Женевьева прочла, причем с интересом, небольшую, но собравшую очень хорошие отзывы книгу стихов в классическом стиле, изданную анонимно, а позднее из беспечной похвальбы Сиура Йехана, наставника принца, выяснила, что эти произведения принадлежат перу Освальда фон Кёнигсвальда. И тем не менее, она оказалась не готовой к этим светлым, почти прозрачным глазам, к силе рукопожатия и прямоте речей.