–  Я могу видеть в темноте, - сказала Женевьева.
– Вы - нет.

Бальфус, уже наполовину изменившийся, неуклюже вытащил из кармана трутницу и свечу и теперь пытался совладать с ними. Его похожие на лапы руки не могли управиться с кремнем. Доремус забрал у него свечу и высек огонь.

Они осторожно спустились в провал. Он был раза в два глубже человеческого роста и вел в туннель.

–  Это, наверно, магистральный ход, - сказала Женевьева.
– Достаточно высокий и для нас, и для самки.

От него ответвлялись куда меньшие боковые ходы, затянутые паутиной, куда не пролез бы ни человек, ни единорог.

–  Легкий след, - сказал Рудигер.
– Просто пойдем туда, где порвана паутина.

Из своего убежища выскочил паук размером с домашнего кота, и Бальфус заскулил.

Рудигер поддел тварь носком сапога, и та взвизгнула, врезавшись в стену.

Снова граф шагал впереди, а они - за ним. Все это шло и шло по кругу - охота за охотником, охотящимся за охотником, на которого охотятся. Женевьеве хотелось, чтобы это, наконец, закончилось.

Под ногами захлюпало, туннель зарывался глубже в землю. Оставалось надеяться, что древние инженеры строили надежно. Чем ближе к поверхности, тем сильнее разрушались вещи.

Эти штольни были заброшены со времен Сигмара. Столетиями сюда не ступала нога разумного существа.

–  Впереди свет, - сообщила Женевьева, разглядев его своим зрением.

–  Этого не может быть, - фыркнул Рудигер.

Доремус заслонил свечу ладонью, и свет увидели все.

–  Видимо, может, - признал граф.
– Мои извинения. Самка шла на свет.

Здесь, внизу, было сыро и холодно. Вода сочилась по стенам и хлюпала под ногами.

Путь им преградила сверкающая завеса, в ушах загремел оглушительный рев воды.

–  Мы с обратной стороны водопада!
– прокричал Доремус.

Так оно и было. Женевьева шагнула вперед и погрузила руку в студеную завесу, ловя лицом брызги.

–  Самка, должно быть, проскочила сквозь это, - заметил Рудигер.

Это было великолепное зрелище.

–  Пошли,- проворчал граф, зажал рукой нос и бросился в воду.

Какое-то мгновение он был еще виден, похожий на вмерзшего в лед жука. Затем поток унес его. Доремус был потрясен.

–  Там должен быть выход в ущелье, - сказала Женевьева.
– Он, наверно, выберется вслед за единорогом.

Бальфус прыгнул следом за хозяином.

–  А ты из тех, кто не любит текущей воды?
– спросил Доремус.

–  Да вроде не замечала за собой.

Тем не менее, ни один из них и шага не сделал к завесе.

–  Ты можешь слышать голос воды?

Женевьева прислушалась, и ей показалось, что она улавливает какие-то слабые, молящие ноты в реве водопада.

–  Я сегодня весь день это слышу.

–  Они должны доноситься откуда-то поблизости.

Женевьева огляделась. Для человека здесь было темно, как ночью. Для нее - светло, почти как днем.

–  Погаси свечу, я буду лучше видеть, - велела она. Доремус послушался.

За водопадом каменный пол становился более ровным. Резьба на стенах изображала Сигмара, побивающего молотом гоблинов. С точки зрения искусства - посредственно, но свидетельствует об определенном энтузиазме гномов.

Вода бормотала, пела, плакала…

Они отыскали ее в нише, укрытую одеялами мха, с лицом бледным и тонким, почти как у эльфа.

–  Сильвана?

Женщина не откликнулась на свое имя.

–  Она, наверно, мертва, - сказал Доремус.
– Я видел, что отец выпустил две стрелы.

Женевьева опустилась возле женщины на колени и увидела, как та изменилась. Стрелы все еще торчали в ее теле, но они дали побеги, пошли в рост. Из дерева появились зеленые ростки, оперение покрылось цветами. Ее лицо изменилось тоже, стало зеленоватым, как молодая кора, волосы видом и цветом сделались похожи на мох, тонкие руки обхватывали мягкое, рыхлое тело. Она пустила корни там, где лежала. Превратилась в частицу этой бухты. В этом месте ей хватало воды и света.

Женевьева слышала, что эта вода особенная. Пока она глядела на Сильвану, вокруг лица женщины начали распускаться цветы.

–  Доремус, - прошептала Сильвана, и голос исходил не из запекшихся губ, а из дышащих ноздрей.- Доремус…

Юноше не хотелось подходить к измененной женщине. Но ей нужно было что-то сказать ему.

Ее голова поднялась, шея начала вытягиваться, будто растущая ветка.

–  Рудигер убил твою мать, - произнесла она.

Доремус кивнул, поняв, что сказала ему Сильвана.