Они шли через двор в дом. Дождь не закончился, и Джуд распахнул свой плащ, накрыл им тонкое дрожащее тело Анны и прижал ее к себе.

– Лучше я буду спрашивать, чем отвечать, – сказала она.

Джуд проснулся в начале десятого. В голове у него звучала мелодия, отдаленно напоминающая старинный религиозный гимн южных штатов. Он столкнул Бон с кровати – ночью собака потихоньку перебралась с пола к ним, и откинул одеяло. Сидя на краю матраса, Джуд снова и снова проигрывал в уме мелодию. Он старался вспомнить, где слышал эту песню, как она называется, какие в ней слова. Однако, как ни старался, ничего не вспомнил, да и не мог вспомнить: такой мелодии раньше не существовало, он только что сочинил ее. У нее нет названия пока он не придумает его.

Джуд поднялся, пересек комнату и в трусах вышел улицу, на бетонную дорожку. Открыв багажник «мустанга», он вытащил оттуда видавший виды гитарный фут с «Лес Пол» шестьдесят восьмого года и вернулся с ним в номер.

Джорджия не шевельнулась. Она лежала, уткнувшие лицом в подушку, высунув из-под одеяла снежно-белую руку. Уже много лет он не встречался с загорелыми девушками. Если ты гот, ты ведешь себя так, словно прямые солнечные лучи грозят спалить тебя заживо.

Он прошел в туалет. Ангус и Бон уже проснулись и бродили за ним по пятам, поэтому он шикнул на них, приказав оставаться в комнате. Они улеглись под дверью! С выражением незаслуженной обиды на мордах. По-видимому, они считали, что Джуд любит их недостаточно.

Джуд не был уверен, сможет ли играть, когда его левая рука поранена. Обычно он перебирал ею струны, а правой брал аккорды. Он вынул «Лес Пол» из футляра и стал настраивать. Когда он провел медиатором по струнам, в центре ладони вспыхнула боль – не сильная, терпимая.

Ощущение такое, будто в мякоти ладони сидит и медленно нагревается стальная проволока. Это ничего, решил Джуд. Настроив гитару, он подобрал аккорды и стал воспроизводить мелодию, с которой проснулся. Без усилителя инструмент звучал плоско и тихо, каждый аккорд сопровождался скрежещущим звуком. Мелодия сильно напоминала традиционную песню из глубинки, нечто подобное встречаешь на ретроспективном сборнике фольклорной музыки, изданном Библиотекой Конгресса. Называться она могла бы «Собираюсь копать себе могилу», «Иисус правит своей колесницей» или «Выпьем за дьявола». – «Выпьем за мертвых», – решил Джуд. Он отложил гитару и вернулся в спальню. На тумбочке лежал маленький блокнот и шариковая ручка. С ними он опять скрылся в туалете и записал: «Выпьем за мертвых». Теперь у песни появилось название. Он взял гитару и еще раз проиграл мелодию.

От этих звуков – евангелических, древних – по рукам и шее Джуда пробежала дрожь удовольствия. Многие из его песен, появившись на свет, походили на старые мелодии. Они приходили к его порогу, как блуждающие сироты, потерянные дети больших и почтенных музыкальных фамилий. Они являлись к нему в виде напевов тин-пэн-элли, блюзов хонки-тонка, жалоб вроде «Dust Bowl», забытых импровизаций Чака Берри. Джуд наряжал их в черное и учил кричать.

Сейчас ему не хватало магнитофона, он хотел бы немедленно зафиксировать на пленке то, что у него получилось. Пришлось удовлетвориться записью аккордов в блокнот. Он опять взял в руки «Лес Пол» и сыграл отрывок, потом повторил еще раз. Он пытался понять, куда его приведет такое начало. Через двадцать минут на повязке появились пятна крови, но он уже проработал припев, который естественным образом развился из первоначальной идеи, – мощный, грозный припев, нарастающие от шепота до рева. Акт насилия по отношению к красоте и деликатности начальных тактов.

– Чье это? – В дверях туалета появилась Джорджия. Она еще не совсем проснулась, терла кулаками глаза.

– Мое.

– Мне нравится.

– Ничего. Если гитару включить, будет лучше. – Мягкие черные волосы Джорджии спутались и пышным облаком рассыпались по плечам, темные круги под глазами придавали ее взгляду глубину. Она сонно улыбнулась Джуду. Он улыбнулся в ответ.

– Джуд, – протянула она с почти невыносимой эротической нежностью.

– Что?

– Ты сегодня вытащишь свою задницу из туалета? Я описаюсь.

Когда за ней закрылась дверь, он положил футляр с гитарой на кровать и постоял в полумраке комнаты, прислушиваясь к приглушенным звукам внешнего мира по ту сторону задернутых штор: по трассе проносились машины, хлопали двери, в одном из соседних номеров гудел пылесос. Внезапно Джуд осознал, что привидения нет.

С тех самых пор, как в его доме появилась черная коробка в форме сердца с костюмом внутри, он постоянно ощущал, что покойник бродит рядом с ним. Даже не видя его, Джуд чувствовал присутствие призрака – как атмосферное давление, как наэлектризованный плотный воздух перед грозой. Все это время он жил в напряженном ожидании, на грани срыва, отчего еда потеряла вкус и сон никак не шел. А теперь этого не было. Напряжение спало. Записывая новую песню, он вообще забыл о привидении, и привидение тоже забыло о нем или, по крайней мере, не лезло ему в мозг и на глаза.

Джуд неторопливо выгулял Ангуса. Одетый лишь в шорты и футболку, он с удовольствием подставлял тело солнечным лучам. Запах утра – выхлопные газы над И-95, цветущий кустарник, горячий асфальт – будоражил его кровь, звал в путь, вперед. Джуд хорошо себя чувствовал – забытое ощущение. Возможно, он немного возбужден; возможно, так на него подействовали растрепанные волосы Джорджии, ее припухшие после сна глаза и стройные белые ноги. Он проголодался и с вожделением мечтал о яичнице и жареной курице. Ангус гонял лягушку в высокой траве, потом постоял на краю леса, заливаясь счастливым лаем. Джуд вернулся в номер, чтобы вести на прогулку, заждавшуюся своей очереди Бон, но отвлекся, услышав шум воды в ванной.

Он вошел туда. Маленькое помещение заполнял белый пар, там было жарко и душно. Джуд разделся, скользнул за пластиковую занавеску и забрался в ванну.

От его прикосновения Джорджия испуганно дернулась и обернулась. На левом плече у нее была вытатуирована черная бабочка, а на бедре – черное сердце. Она развернулась к нему лицом, и он положил руку на это сердечко.

Джорджия прижалась к нему влажным гибким телом, и они поцеловались. Джуд обнял ее, прижал своим весом, и она оперлась о стену правой рукой, чтобы не упасть. И тут же резко вскрикнула от боли, отдернула руку, словно обожглась.