Хуатун внес вино.

– Рабское отродье! – заругался Симэнь. – Ни одного не найдешь! Где ты был, рабское твое отродье? Или мало тебя били?!

– Я ж все время тут был, сестрица, – говорил Хуэйлянь вернувшийся из залы Хуатун. – Зачем зря батюшке наговариваешь? Мне ни за что досталось.

– Как же тебя не ругать! – отозвалась Хуэйлянь. – Раз вино просили, нечего было мешкать. А я тут вовсе ни при чем!

– Не видишь, пол подмели, а ты семечек нагрызла, – укорял ее Хуатун. – Батюшка увидит, опять ругаться будет.

– Бей тревогу, пори горячку, арестантское отродье! Тебе что, больше других нужно? Можешь не мести, другие уберут. А хозяин спросит, сама отвечу. Не беспокойся.

– Ого, сестрица! Не очень-то уж расходись! К чему нам с тобой ссориться?

Хуатун взял веник и начал сметать тыквенную шелуху, а Хуэйлянь пошла грызть наружу, но не о том пойдет речь.

Заметив, что у зятя Чэня вышло вино, Симэнь велел Цзиньлянь налить ему чарку. Та поспешно вышла из-за стола и подбежала к Цзинцзи.

– Осуши, зятюшка, мою чарочку, – смеясь, говорила она. – Так батюшка распорядился.

– Вы так любезны, матушка, – проговорил Цзинцзи, принимая чарку и не отрывая от нее лукавого взгляда. – Не беспокойтесь, я выпью.

Цзиньлянь, загородив собой свечу, в левой руке держала чарку, а правой ущипнула ему руку. Цзинцзи как ни в чем не бывало глядел на присутствующих, а между тем играючи слегка наступил ей на ножку.

– Ишь, какой ретивый! – шепотом сказала улыбающаяся Цзиньлянь. – А тесть увидит, что тогда?

Послушай, дорогой читатель! Они тайком переглядывались и флиртовали, полагая, что их не замечают. Между тем Сун Хуэйлянь стояла под окном и все видела до мелочей.

Да,

Хуэйлянь ничего не сказала, а про себя подумала:

«Предо мной строит из себя образец чистоты, а сама с этим малым путается. Знаю теперь твою подноготную. Попробуй пристань, я тебе все выскажу».

Да,

Долго шел пир. Неожиданно Симэню подали приглашение от Ин Боцзюэ.

– Вы пируйте, – сказал он, – а я к брату Ину пойду.

Симэнь Цина сопровождали Дайань и Пинъань.

Юэнян и остальные жены посидели еще немного. Вдруг заметно потускнела Серебряная Река, [364] поблекли жемчужины Ковша. На востоке взошла полная луна, и стало светло, как днем. Одни пошли переодеваться, другие стали прихорашиваться прямо под луной. Кто-то перед фонарем втыкал в прическу цветы, а Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр и Хуэйлянь любовались потешными огнями, которые жег перед залой Цзинцзи. Цзяоэр, Сюээ и дочь Симэня вместе с Юэнян ушли в дальние покои.

– Слушайте, пойдемте на улице погуляем, а? – предложила Цзиньлянь. – Надо только Старшей сказать.

– Возьмите и меня с собой, – сразу вставила Хуэйлянь.

– Хочешь гулять, ступай матушке Старшей скажи, – наказала Цзиньлянь. – И у матушки Второй узнай. Пойдут они или нет? А мы тебя обождем.

Хуэйлянь бросилась в дальние покои.

– Что толку ее посылать? Я пойду сама спрошу, – сказала Юйлоу.

– Я тоже пойду оденусь, – решила Пинъэр, – а то вечером холодно будет.

– Сестрица, – обратилась к ней Цзиньлянь, – у тебя накидки не найдется? Захвати мне, а то идти не хочется.

Пинъэр пообещала, и Цзиньлянь осталась смотреть потешные огни. Оказавшись наедине с Цзинцзи, она тронула его рукой и сказала, смеясь:

– Ты так легко одет, зять. Не холодно?

Рядом возился восторженный сынишка слуги Тегунь.

– Дядя, дай хлопушку, – приставал он к Цзинцзи.

Чтоб отделаться от мальчишки, Цзинцзи сунул ему две хлопушки, и тот, довольный, убежал.

– Легко одет, говоришь? – шутил Цзинцзи, когда им больше никто не мешал. – Ну что ж, поднесла б одежонку потеплее.

– Ах ты, негодник! – засмеялась Цзиньлянь. – Ишь, чего захотел. На ногу мне наступил, я смолчала. Теперь у него смелости хватает одежду просить. С какой же это стати? Небось, не возлюбленная твоя.

– Ладно уж, не надо, – отвечал Цзинцзи, – но зачем ты меня мишенью выбрала? Чего стращаешь?

– Эх ты, козявка! Да ты как воробей – на вышку взлетел, а сам со страху дрожишь.

Появились Юйлоу и Хуэйлянь.

– Не пойдут они, – сказала Юйлоу. – Старшая плохо себя чувствует, молодая госпожа не в настроении. А мы можем погулять. Только, говорит, пораньше приходите. У Цзяоэр нога заболела, Сюээ тоже дома осталась. Раз Старшая не идет, я, говорит, тоже не пойду, а то еще хозяин выговаривать будет.