Шрифт:
Припев:
Ночь бездонна, сердцу не забыть его,Зря моя весна ушла стремительно.И начало прячется в тумане,И конец – в бессмысленном обмане.И далее:
Да, бабой лучше не родись –В чужих руках судьба и жизнь.Глупо каюсь я в слезах,Что любимый – вертопрах.«С первой встречи нашей, милый,Будем вместе до могилы», –Так мечтаем мы, дурехи,Бабьи головы, ой, плохи!Скрыли тучи горы Чу, [547] Смыли волны Синий мост, [548] Я к тебе в мечтах лечу,Встреча, как сиянье звезд,Далека. Моря и рекиПики гор и городаРазделили нас навекиМириадами преград.Были рядом, и тогдаВ том единстве было скучноРазлученным жизнью душам.Мост сметен – кругом вода!Разобщились берега.И ручьев соленых стокУнесла волна в песок.Писем нет, и мой бессмыслен крик,Кому мне про любовь свою сказать,Напрасно вновь стремлюсь на Янский пик [549] –Земля черства, а Небо – не достать!Душа во мне затрепетала вдруг…Постой! Я знаю – в этот самый миг,Мой искуситель дорогой, мой друг,В чужое лоно страсти ты проник.547
Горы Чу – область гоы Ушань – места свидания небесной феи с Сян-ваном (см. примеч. к гл. I).
548
Старинное предание рассказывает о молодом ученом Пэй Хане, который однажды проезжал мимо Ланьцяо – Голубого моста. Он увидел у дороги бедную хижину, крытую тростником, а возле хижины – старую женщину, сучившую пряжу. Пэй Хан попросил напиться. Старуха кликнула свою дочь Юнь-ин и велела принести питье. Девушка была настоящей красавицей, а питье показалось юноше божественным нектаром. Он попросил отдать ему девушку в жены, но старуха ответила: «Вчера один бессмертный подарил нам чудесное снадобье, теперь нужны нефритовая ступка и пест, чтобы растереть его». Пэй Хан добыл ступку и пест и женился на красавице, впоследствии они вместе ушли к бессмертным.
549
Янский пик (Ян-тай) – терасса горы Ушань (см. примеч. к гл. XXIX и примеч. к гл. I).
Припев:
Ночь бездонна, сердцу не забыть его,Зря моя весна ушла стремительно.И начало прячется в тумане,И конец – в бессмысленном обмане.Пируя с Пинъэр, Симэнь услыхал игру на цитре и спросил:
– Кто это играет?
– Матушка Пятая, – ответила Инчунь.
– Она, оказывается, еще не спит? – удивилась Пинъэр. – Сючунь, ступай, позови матушку Пятую. Скажи, матушка, мол, приглашает.
Сючунь удалилась, а Пинъэр велела Инчунь приготовить ей за столом место, поставить чарку и припасти палочки.
Наконец появилась Сючунь.
– Матушка Пятая уж и волосы распустила, не придет, – объявила она.
– Инчунь! Пойди теперь ты позови, – не унималась Пинъэр. – Скажи, матушка с батюшкой приглашают.
– Калитка заперта, и огня нет, – сказала вернувшаяся Инчунь. – Спать, наверное, легла.
– Не верю я этой негоднице! – заявил Симэнь. – Пойдем вместе и приведем сюда. В шашки сыграем.
И они с Пинъэр пошли вместе. Долго стучали в садовую калитку, пока им не открыла Чуньмэй. Симэнь повел за руку Пинъэр прямо в спальню Цзиньлянь. Она сидела, прижавшись к пологу. Рядом лежала цитра.
– Ах ты, негодница! – заговорил Симэнь. – Сколько раз тебя звали? Почему не идешь?
Цзиньлянь не шелохнулась. Вид у нее был мрачный.
– Несчастная я, – наконец прошептала она. – Сперва в холодной комнате бросил, живи как хочешь, а теперь пристаешь? Что обо мне беспокоиться? Лучше других развлекай.
– Вот чудная! – недоумевал Симэнь. – И зубы проела, да губы остались – болтать есть чем. Сколько сестрица Ли тебя звала в шашки играть, а ты уперлась.
– Что же это с тобой, сестрица? – вмешалась Пинъэр. – Я и шашки достала. Пойдем со скуки на чарку вина сыграем, а?
– Идите играйте, сестрица, – отказывалась Цзиньлянь. – А я и непричесанна. Нездоровится мне. Я лягу. Вам хорошо, вы и веселитесь, а у меня в чем душа держится. Ладно, если воды глоток за день пропустишь. Как погляжу на себя – что от меня осталось?!
– Да ты все такая же! Ничего с тобой не случилось! – уверял ее Симэнь. – А не по себе, давно б сказала. Я доктора приглашу.
– Не веришь? Вели Чуньмэй зеркало подать. За эти дни я на себя не похожа стала.
Чуньмэй подала ей зеркало. Она подошла к светильнику и посмотрелась.
Да,
Я в зеркало глядеть стыжусь –Краса без милого иссякла.От ласк запрусь и откажусь,Но как одной в постели зябко!Симэнь взял у нее зеркало и тоже погляделся.
– Почему же я не худею? – спрашивал он.
– Сравнил себя со мною! Ты ешь и пьешь сколько влезет. Вон до чего разъелся. Тебе б только над другими издеваться.
Симэнь Цин, ни слова не говоря, подсел к ней на постель, обнял и поцеловал. Он проник рукой к ней под одеяло, но Цзиньлянь была одета.
– А ты и правда похудела, – сказал он, касаясь ее талии.
– Ишь, негодник! – вскрикнула она. – Я и так замерзла, а ты лезешь холодной рукой. Думал, я притворяюсь?
Да,
Выдохся яблони нежный цветок,Стан исхудал, и повис поясок.Лишь сказала:
Покатились слезинки-жемчужинкиПо лицу моему изможденному.Как страдаю одна, как мне нужен ты,Сердце путает слезы со стонами.Постарела, слегла, стала жалкая,Жемчуг слез весь до капли исплакав я.И опять повторила припев:Ночь бездонна, сердцу не забыть его,Зря моя весна ушла стремительно.И начало прячется в тумане,И конец – в бессмысленном обмане.Как она ни упиралась, Симэнь все-таки увел ее к Пинъэр, где они сыграли в шашки и выпили по нескольку чарок вина. Когда Цзиньлянь собиралась уходить, Пинъэр заметила недовольство на ее лице и подговорила Симэня пойти к ней.
Да, насколько ж:
Я иссохла – даже сестрысострадают мне.Тем заметней слез истоки,чем разлука злей.Тому свидетельством стихи:
Мы расстались, и я почернела в разлуке,Все не сплю по ночам от тоски да от скуки.Но Пинъэр совершила прекрасное дело –Вновь Сян-вана увидит Ушаньская дева.