–  А как у вас с сердцем?
– спрашивает он наконец.
– Я не знаю вашего сердца.

–  Моему сердцу может позавидовать любой мотор.

–  Вам следует посоветоваться с кардиологом, а не со мной, - ворчит он.

Я пытаюсь улыбнуться.

–  Положитесь на меня. Мне нужно продержаться до утра. В этом проклятом деле я готов идти на любой риск.

–  А я нет!
– все еще сопротивляется доктор.
– Вы знаете, какая может наступить реакция?

–  К черту реакцию!
– настаиваю я.
– Хоть разок и мы можем позволить себе что-нибудь противозаконное, не так ли?

Наконец доктор решается написать неразборчивый рецепт и надевает пиджак, собираясь выйти. Он явно не в восторге от моего посещения. Я жду, пока он оденется. Свистеть в его квартире не решаюсь и потому выстукиваю пальцами дробь на коленке.

Мы отправляемся в дежурную поликлинику. Доктор входит туда один. Я сижу в машине, но больше не насвистываю. О своей усталости я немного забыл, словно выписанный доктором рецепт уже оказал свое действие. Но эти четверть часа ожидания кажутся мне вечностью.

–  Мне пришлось предъявить свои документы, - объясняет мне доктор, явно нервничая.
– Вот, держите. Правда, здесь на один прием. Запьете водой. И завтра явитесь ко мне. .

С мрачным видом он выслушивает слова благодарности. Мы отвозим его обратно домой. Перед домом он словно размышляет, подать мне руку на прощание или нет.

–  Надеюсь, что все обойдется, - говорю я равнодушно.

–  Двенадцать часов вы будете сжигать себя, - отвечает он по-прежнему мрачно.
– Потеряете вкус к пище. Реакция будет длиться не менее двадцати четырех часов. Не надейтесь, что это пройдет для вас без последствий.

–  Но будем надеяться, что они окажутся не слишком тяжелыми.

–  Сейчас-то вам легко говорить!
– Он все же протягивает мне руку и идет к дому.

Я возвращаюсь в управление. В кабинете меня уже ждут несколько сотрудников.

–  Ничего нового?
– спрашиваю я.

–  Пока нет, - докладывает Лоубал.
– Но к вам посетитель.

Один из присутствующих встает. До сих пор я его не замечал, хотя он и в форме. И не припоминаю, чтобы видел когда-либо раньше.

–  Участковый пятьдесят восьмого отделения, - представляет его Лоубал, - он хочет вам что-то сообщить. Участковый отдает мне честь.

–  Вам письмо, товарищ капитан, - говорит он очень вежливо.

И подает заклеенный конверт, содержащий довольно обширное, если судить по внешнему виду, послание. Правда, может быть, там вовсе и не письмо. Может быть, в конверте снова эти проклятые купюры «C-L». Конверт похож на те, которые я находил в абонентных ящиках на почте. Адрес написан крупным острым почерком.

Капитану Калашу.

Управление Государственной безопасности.

Важное сообщение.

И больше ничего.

Прощупываю конверт и чувствую, что мне хочется надеть очки.

–  Подождите здесь, - говорю я участковому и вхожу в кабинет. Меня непреодолимо тянет сесть.

Наконец я собираюсь с силами и, наливая в стакан воды, ищу в кармане таблетку, выданную мне так неохотно доктором. И куда только я ее засунул! Ну вот она наконец. Кладу таблетку на язык и запиваю водой, пока она не проскальзывает внутрь.

Все, таблетка принята. Когда же она начнет действовать? Пока что я сижу за столом совершенно разбитый, ощущая слабость во всем теле. Если таблетка не начнет действовать сию минуту, я, как пьяный, засну прямо за столом над этим толстым конвертом. Голова у меня беспомощно клонится вниз. Я не в силах ее поднять.

Но к своему удивлению, я все же не падаю в пропасть глубокого сна и, все еще сознавая, что сижу за столом, подпираю голову руками. Проходит еще минута, и, не знаю почему, мне уже не хочется спать. Я поднимаю голову и машинально беру конверт. Вскрываю его.

Никаких денег. Лишь несколько страниц без обращения и подписи, исписанные тем же острым почерком, что и на конверте. Сейчас я уже в силах прочесть эти страницы. Первая же фраза сразу выдает, с кем я имею дело:

«Я вижу, что вы еще не оставили попытки разоблачить меня».

Значит, мы наконец выгнали этого Г. Ф. из его таинственного логова.

Я совсем не знаю его. И все же словно вижу за этими строками его ухмылку. Читаю дальше:

«Это наивно! Не переоценивайте своих успехов. Если вы действительно рискнете объявить мне войну не на жизнь, а на смерть, вам конец. Уж кто-кто, а вы должны знать, что людей нельзя стричь под одну гребенку. Человек может не походить на тысячу других, тех, кто одинаково мыслит, словно стадо баранов. В этом вы вскоре убедитесь сами.