Шли дни… С одиночеством к нему вернулись усталость и тоска. Но главное, им завладела одна мысль. Ужасная мысль…

Как Анн и сказал Этьенетте де Дре, он женат, но не на обычной женщине, а на призраке, фантоме! Конечно, это упоительно, но какая жизнь ожидает его с такой супругой? Несколько летних ночей, а потом – месяцы одиночества, несколько мгновений счастья – и целая вечность тоски. Как это жестоко, когда ты молод и полон жизни! И к тому же у него не будет детей. Она сама сказала ему: «Разве заводят ребенка с тенью?»

Хуже того, а что с ним будет, если она не появится больше, если она навсегда вернулась к волкам? Он никогда не станет вдовцом, никогда не сможет жениться вновь. Это на всю жизнь – большая пустая постель Невильского замка! И в минуту слабости на краткий миг Анн даже пожалел о том, что женат на Теодоре.

Он взял себя в руки. Однако приходилось признать: прадед прав. Женившись на Теодоре, он отрезал себя от остальных людей. У него не будет ни нормальной жизни, ни потомства, так что поделом его лишили наследства… Увы, несмотря на просьбу Изидора Ланфана и предсказание Виргилио д'Орты, он никогда не станет Вивре!

Анн никогда не станет Вивре: чуть раньше его прадед получил печальное подтверждение этому. Встреча с герцогом Бретонским прошла плохо, хуже некуда. Что касается Куссона, то, как и предвидел Франсуа, тут ничего нельзя было поделать. Никогда герцогство не вернет эту неприступную твердыню. Что до Вивре, то выкупить замок и титул возможно – но, разумеется, не деньгами Франсуа, которые отныне принадлежат ему, лишь покуда он жив. Следует найти щедрого дарителя, тогда и будет видно.

Но герцог на этом не остановился. Он с подозрением смотрел на этого старика, совершенно беспричинно переменившего решение: ведь его правнук по-прежнему женат против его воли. И он решил немедля назначить в Вивре и Куссон своего управителя, который один имел бы право распоряжаться имуществом обеих сеньорий.

Вместе с герцогским управляющим Франсуа и уехал обратно. Тому было пятьдесят лет, и он звался Готье д'Ивиньяк. Это была самая суровая и унылая личность, какую только можно себе вообразить. Очень высокий, лысый, с длинным тонкогубым лицом, он и трех слов не произнес за все время поездки, а по прибытии сразу же потребовал счетные книги.

Тогда-то Франсуа и понял: все потеряно и навсегда. Он – всего лишь старик, чьей смерти дожидаются. Он лишил Анна наследства и сам оказался наказан. Анн уцелел. Он носит имя своей матери, герб своей матери, он теперь Невиль. Нет больше никаких Вивре, кроме самого Франсуа, да и надолго ли? Ему ведь девяносто два года!..

Но весь размах катастрофы открылся ему чуть позже, в одно зимнее воскресенье, когда он слушал мессу в замковой церкви. Франсуа подумал о склепе, в котором велел вырубить двенадцать ниш для двенадцати грядущих поколений Вивре. Там погребена только его жена. Скоро к ней присоединится он сам… Вот и все! Нельзя и представить себе более ужасный символ его провала. И Франсуа не смог вынести этого. Когда прозвучало «Ite missa est», он потерял сознание…

Он все еще лежал без чувств, когда в Вивре приехала Сабина Ланфан, бежавшая из Парижа и от англичан. Таков был ее выбор. У нее не осталось семьи; компаньоны отца были всего лишь деловыми знакомствами, поэтому она решила укрыться у этих Вивре, о которых Изидор говорил с такой теплотой.

Сначала она вспомнила об Анне и чуть было не направилась в Невиль, но потом сообразила, что явиться к молодому человеку и остаться у него жить могло бы показаться неприличным. Тогда она решила отправиться к Франсуа, которого Изидор описывал как личность совершенно сказочную. Сабина не сомневалась, что обретет в нем отца, которого потеряла…

Так что она отбыла, оставив пустовать дом у гавани Сент-Поль. Она поклялась Памфилу, что когда-нибудь вернется. Отныне он может мечтать в саду сколько ему угодно…

Первой ее встрече в замке Вивре не хватало, по меньшей мере, теплоты. Готье д'Ивиньяк вышел в парадный зал и приветствовал прибывшую даму почтительно, но с откровенной досадой. А, узнав, что она вовсе не заблудившаяся путница, а напротив – хотела бы видеть Франсуа де Вивре, подозрительно приподнял бровь, наморщив свой лысый череп.

– Вы родственница?

– Нет, друг. Он болен?

Длинное постное лицо приняло подобающее выражение.

– Он при смерти, сударыня…

– Он не при смерти. Он в глубокой летаргии.

Эти слова произнес только что вошедший человек. Он увидел гостью и поклонился ей. Его приятная наружность еще больше выигрывала при сравнении с суровым обликом управителя. Он был одет как духовное лицо и имел тонзуру в красивых черных волосах. С виду ему было чуть более тридцати. Он был хорошо сложен и говорил приятным, теплым голосом. Не без волнения Сабина заметила, что чем-то этот священник напоминает ей Изидора.