У моего брата Артура была ферма в Манитобе. Я решил поехать к нему. Это обещало мне жизнь среди приволья природы, здоровье, возможность наблюдать и изучать птиц — все, к чему я так стремился.

По моим расчета, шестидесяти долларов было достаточно, чтобы уплатить за проезд и прожить первое время, пока я найду работу.

Брат писал, что всякого рода скот покупается нарасхват в Манитобе, и советовал вложить деньги в это дело.

О покупке скота мне нечего было и мечтать, но приобрести некоторое количество кур и других птиц было в пределах моих возможностей. Итак, я истратил тридцать долларов на покупку домашней птицы и двадцать пять долларов на билет. Мне удалось заработать еще пятнадцать долларов — я нарисовал льва для торговой марки одной фирмы.

Таким образом, на руках у меня осталось двадцать долларов. С ними я отправился в дальний путь.

Прощай, родной дом!

Итак, я покинул Торонто и поехал на Запад — чудесный, манящий Запад. Со мной был товарищ, Вильям Броди, мой сверстник. Мы сели на фермерский поезд, в единственный плохонький пассажирский вагон; остальные одиннадцать вагонов были предназначены для перевозки скота. Я договорился с проводником относительно моих кур. Согласно расчету с кубического фута, мне надо было оплатить десять долларов, но он поставил мне в счет и место, оставленное для прохода; таким образом, перевозка домашней птицы в Манитобу мне обошлось в пятнадцать долларов.

До Виннипега поезд обычно шел три дня, и мы были немало озадачены, когда кондуктор объявил, что в лучшем случае мы прибудем туда через пять дней.

Все мое богатство состояло в моей молодости, в моих курах, индюках и гусях, в запасе провизии на пять дней и двадцати долларах денег, из которых пятнадцать я должен был отдать проводнику. Но я был полон энергии, надежд, жажды жизни — жизни во всей ее полноте.

Через два дня мы прибыли в Чикаго.

Когда мы остановились в Сент-Пауле, на третий день нашего путешествия, яркие весенние дни вдруг сменились холодом и метелью.

Два дня мы простояли в Сент-Пауле. Местные газеты были переполнены сообщениями об ужасных снежных буранах, бушевавших над равнинами Дакоты.

С нашими билетами мы могли бы пересесть на любой поезд, но я, как и большинство пассажиров, фермеров, не мог этого сделать, так как все мы были связаны заботой о скоте и птице, которых везли с собой.

Товарищу я сказал:

— Поезжай с ближайшим экспрессом, а я останусь здесь со своими птицами.

Забрав свою долю продуктов, он покинул меня. Вместе с ним пересели на другой поезд и все женщины.

Между тем взволнованные фермеры то и дело устраивали собрания, совещались, не зная, как быть. Скот голодал и погибал в тяжелых условиях пути.

Негодование росло, и начальник станции наконец заявил:

— Я сделаю, все, что могу, чтобы помочь вам. Но все пути занесены сугробами. У меня нет мощного паровоза.

Он выбрал лучший из тех, что у него были. Эта была старая, изношенная машина, отжившая свой век. Она медленно отволокла наш поезд на десять миль от Сент-Пауля и потом стала.

А снег все падал, падал и падал.

На наше счастье, мы стояли на главной магистрали, по которой ходил экспресс. Это обстоятельство немного успокаивало: так или иначе, но нас должны будут сдвинуть с пути.

Через три часа томительного ожидания к нам пришел железнодорожный агент и предложил взять лопаты, чтобы очистить путь.

Это был тяжелый и неблагодарный труд. Едва успевали мы отбросить снег, как снова вырастал сугроб. Но мы упорно продолжали работать, пока наконец аварийный паровоз не подошел к нам с севера и не взял наш состав на буксир.

Промерзшие до костей, усталые до изнеможения, мы вернулись в вагон.

Там было жарко от докрасна раскаленной железной печи. Мы заняли свои места и сидя заснули, так как прилечь было негде. А за стеной вагона снежный буран ревел и свирепствовал по-прежнему.

В полночь я проснулся. Поезд шел со скоростью двадцать миль в час. В вагоне было угарно и душно. Мне было как-то не по себе, и я направился в конец вагона, чтобы выйти на площадку и подышать свежим воздухом.

Когда я открыл дверь, меня обдало резким холодом и ослепило снегом. Ощупью я стал пробираться дальше в надежде, что площадка соседнего вагона лучше защищена от снега и ветра.

Но увы! Соседнего вагона не оказалось.

Я полетел вниз…уцепился за буфер. Ноги мои волочились по снегу…

Поверьте, что после этого мне уже не хотелось спать.

Собравшись с силами, я поднялся на заднюю площадку и вернулся в душный вагон.

Скоро поезд добрался до станции Фергус-Фольс. Паровоз отвез нас на запасный путь.

Буран не утихал, а разыгрывался еще больше. Казалось, что все небо, весь мир был наполнен обледеневшими, колючими, вертящимися снежинками.

Мы простояли там четыре дня.