Я спросил у Колесникова:

— Откуда он выбежал?

Тот отвечал, что из большого сарая, что стоит рядом с домом. Бегом мы вернулись к сараю, быстро осмотрели все помещения и на чердаке, на сеновале, обнаружили высокого дрожащего молодого человека. Обыскали его, но оружия не нашли. Отыскали его позднее в сене, так же как и боеприпасы, и немецкую радиостанцию «Телефункен».

Спросили у юноши, кто он такой. Отвечает, заикаясь: студент Черновицкого университета, здесь готовится к экзаменам. Все его слова оказались ложью. Убитый нами оуновец был агентом немецкой разведки, а задержанный «студент» — его связником.

В годы войны мне не раз доводилось встречаться с украинскими националистами и вести с ними беспощадную войну. Как я писал выше, именно украинские националисты ранили командующего 1 — м Украинским фронтом генерала армии Н. Ф. Ватутина. Ватутин похоронен в центре Киева, и установленный в честь него памятник уцелел, несмотря ни на какие «оранжевые революции».

Украинские националисты были и остаются непримиримым и жестоким противником, но, лишенные поддержки народа, они могут существовать и вести борьбу лишь при активной поддержке хозяев — австрийцев, немцев, а сегодня главным образом американцев.

В связи с активным продвижением противника в глубь нашей территории личный состав УНКВД по Черновицкой области был эвакуирован в тыл страны. Это было где-то 30 июня 1941 года. А до этого мне пришлось побывать на границе для выполнения оперативного задания. Там я встретил войну и впервые вступил в бой с врагом.

21 июня в субботу на перекладных я покинул Черновицы, выехав в направлении государственной границы. Надо было нелегально переправить своего агента на сопредельную территорию, для чего требовалось ознакомиться с заставой, с оперативным положением на границе, обсудить и продумать детали задуманной переброски. Эту заставу, как и несколько других, я знал и раньше, отношения с командованием были у меня дружеские, но была необходимость оценить некоторые детали, одним словом, провести рекогносцировку.

Помню детали той поездки, славно это было вчера. Погода в те дни была прекрасная, галицийские виды — великолепны. Остановив три или четыре машины, я доехал, где за деньги, где так, почти до заставы. Последние 5–6 километров с удовольствием прошел пешком. Регулярные тисовые и буковые рощи, заведенные под надзором австрийских хозяев, были полны благоуханья и мягкой прохлады, лесные дорожки расчищены и безлюдны. Редкая косуля или птица нарушали благородную тишину леса.

Вскоре я был на территории заставы. Командир был на месте. Мы тепло приветствовали друг друга. К сожалению, прошедшие с тех пор 65 лет не сохранили в памяти имени этого мужественного, ответственного и толкового человека. Вместе с ним мы проехали часть границы, охраняемой заставой, убедились в бдительности патрулей, в относительной подготовленности рубежа. Остановившись у заводи бурного горного ручья, я кивнул на величественные склоны, заросшие лесом:

— У тебя здесь и служба, и курорт. Красота и тишина.

Грустно улыбнувшись, командир внимательно посмотрел на меня:

— Тишина эта ненадолго, понимаешь сам. А красота, даст Бог, останется.

Вечером мы засиделись с ним, обсуждая детали грядущей переброски, легли спать за полночь. А ночью, часа в три, меня разбудил дежурный:

— Вставайте, товарищ старший лейтенант… Нарушители!

Быстро одевшись и выйдя из домика, я услышал звуки далекой стрельбы, частой и одиночной. Несколько резких выстрелов прозвучали совсем рядом.

Заметив знакомого мне офицера-пограничника, я поспешил к нему. Пограничник, бывший начальником отделения, шел к своим бойцам, оборонявшим северный участок заставы. Его участок представлял собой продуманную и оборудованную систему обороны, включавшую несколько господствующих над местностью, связанных ходами дзотов, остроумно выполненных «схронов», использующих складки местности, крупные деревья и камни, целую серию «секретов», сигнализирующих о появлении нарушителей на тех или иных направлениях, ямы-ловушки, съемные «переходы».

Мы пробрались с офицером к одному из дзотов, где нашли еще двух бойцов, ведших огонь из винтовок. Дзот был расположен на склоне горы так, что нарушители, пересекавшие противоположный хребет, даже в относительно безлунные ночи возникали перед стрелками как на экране. Бойница же дзота находилась у комлей высоких деревьев — по-моему, это были ели — и маскировалась в тени их широких лап.

— Не менее десяти человек сумели пересечь хребет, — взволнованно-виноватым голосом сообщил боец командиру.

— Ничего, Петров, ничего. Там сейчас темно, как у негра… А мы к утру перейдем на «эмку» и оттуда гостей попросим назад.

— Что, война, товарищ командир? — напряженно вглядываясь в светлеющую над хребтом полосу неба, хриплым шепотом спросил второй боец.

— Не доложили мне того, видать, не успели, — усмехнулся командир. — А тебе-то что? Сюда буржуи отдыхать ездили, воздух чистый… Владения наши ты сам знаешь, хватило бы патронов. Мы с тобой тут любую войну отвоюем!

Я передвинулся к бойнице. Встречный ветер обдул лицо душистой прохладой, и в то же мгновенье метрах в восьмидесяти, я увидел людей, появлявшихся на вершине хребта. Звонко ударил рядом выстрел, второй, третий. В нос ударил острый запах пороховых газов. Винтовка сама собой оказалась в руках. Я быстро нашел цель и спустил курок.