Так оно и было! Очередь тянулась по обклеенному афишами кассовому вестибюлю длинными изгибами. Как удав в ящике.

Сердце мое упало (и сердце Чижика, конечно, тоже). Скорее всего, когда мы будем еще далеко от заветного окошка, донесется из него безжалостный, как судьба, голос: «На двенадцать часов билетов нет!» И всё! Как в чувствительной блатной песенке:

Я без надежды повел глазами по головам очереди. Взрослых почти не было, главным образом пацаны и девчонки примерно нашего возраста. Но знакомых – ни одного…

Однако Чижик вдруг встал на цыпочки и радостно дыхнул мне в ухо:

– Смотри! Там Форик!..

И я среди нескольких голов с косами и бантами увидел танкистский шлем. В таком ходил наш одноклассник Усольцев.

Да, без сомнения, это был он! Но… я не знал, как Усольцев отнесется к нашей попытке примазаться. Чижик на этот раз оказался смелее меня. Снова встал на цыпочки и решительно пискнул:

– Эй, Форик!

И тот увидел нас.

Дальше все пошло как нельзя лучше. Усольцев не показал ни капельки удивления. Правдоподобно обрадовался:

– Я уж думал, не придете! Давайте сюда, скорее!

Мы, счастливо сопя, протолкались к нему.

Вредный толстый первоклассник и три девчонки, стоявшие за Усольцевым, заскандалили:

– Ну чо! Нахальные какие: не стояли, а лезут!

А длинная девица класса из седьмого даже наладила кулак:

– Щас получите!

Усольцев указательным пальцем сдвинул со лба шлем, глянул на длинную спокойными зелеными глазами:

– Я же сразу говорил: занимаю на троих.

– Не говорил ты ничего! Вруша бессовестная!

Усольцев ей возразил с прежней спокойной правотой:

– Как же не говорил, если мы из одного класса! Ты, видать, на оба уха больная.

– Щас будешь сам на оба уха больной! И эти тоже… (Мы то есть.)

Усольцев сказал сожалеюще:

– С виду отличница, а орешь, как мадам Стороженко на одесском базаре…

Недавно шел в кинотеатрах старый фильм «Белеет парус одинокий», и очередь оценила остроумное сравнение Усольцева. Общественное мнение склонилось в нашу пользу. Девица это ощутила. Правда, пообещала для порядка:

– Щас как дам «мадам», будешь заикаться до старости…

Усольцев шепнул нам:

– Давайте деньги, а сами идите в уголок, чтобы без скандала. Я куплю три билета, и все дела…

Мы сунули ему свои трешки, а сами протолкались поближе к выходу.

Кассовый вестибюль был просторный, свободного места, несмотря на очередь, хватало. Мы приткнулись к стене под афишей бессмертной комедии «Волга-Волга» и стали ждать.

– А Форик молодец, верно? – шепнул счастливый Чижик.

Я кивнул. В самом деле, хороший человек Усольцев. Проявил классовую (от слов «пятый класс „Б“») взаимовыручку, хотя мы были почти незнакомы.

Он поступил в нашу школу лишь в этом году, причем сперва его записали в пятый «А». Потом что-то у них там вышло с классной руководительницей, та пожаловалась Зинаиде Прохоровне, и завуч недавно перевела Усольцева к нам. Под тем предлогом, что наш класс не так переполнен, как «А».

Для нашего пятого «Б» в начале учебного года не нашлось «крепкого» классного руководителя, его отдали старенькой учительнице ботаники Анне Семеновне. У той едва хватало сил, чтобы вести уроки, и нашим воспитанием занималась сама Зинаида – железная завуч и хозяйка всей нашей мужской школы-семилетки. Директор казался нам личностью тихой и незаметной. Помню только, это был худой, бритый наголо мужчина, который кашлял и на школьных линейках говорил не «пионеры», а «пионэры».

Зинаиду мы боялись: она знала нас как свои пять пальцев. Так и говорила: «Вы мне мозги не закручивайте, я знаю вас как свои пять пальцев». Это была рослая пожилая особа с тугим узлом прически и большим педагогическим опытом.

Зинаида ввела к нам новичка посреди урока. Держала его за плечо. Мы с грохотом встали.

– Тихо, тихо, – поморщилась завуч. – Пожалейте нашу учительницу, мои дорогие… Анна Семеновна, голубушка, запишите этого молодого человека к себе: у вас тут не так тесно… Судя по табелю, в начальной школе учился он неплохо. Правда, отличается излишней самостоятельностью суждений, но, надеюсь, исправится… Ты ведь исправишься?

Новичок уклончиво шевельнул плечами. Плечи казались очень узкими: они были обтянуты слишком тесной суконной курточкой с якорем на рукаве. Зато штаны, сшитые из чего-то похожего на мешковину, были чересчур широки. Они, как казачьи шаровары, нависали над сапогами. Сапоги, старые сморщенные кирзачи, были мальчишке явно велики.

Плечи были узкие, зато голова слишком большая. И квадратная, как почтовый ящик. Эту квадратность подчеркивала стрижка: коричневый короткий ежик был обработан так, как обстригают иногда на газонах кусты, чтобы придать им кубическую форму.