Шрифт:
– Помогите же мне… – шептал император. – Жив ли наследник?.. Снесите меня во двогец… там умегеть.
Рядом стонал тяжело раненный Дворжицкий.
Первым к царю подбежал справлявшийся о нем подпоручик, затем – нагнавший его карету великий князь Михаил Николаевич. Они подняли его с панели, а прохожие, и в их числе несколько юнкеров Павловского училища и солдат флотского экипажа, помогли перенести государя в сани.
Император был без сознания…
Тридцатишестилетний цесаревич чувствовал себя растерянным и беспомощным, словно ребенок. Глазами, полными слез, он смотрел на отца и не мог понять, кто этот окровавленный безногий старик с красной полосой на лице и выпяченными губами. Неужели – батюшка?..
Александр Александрович оглядел комнату – врачи с засученными рукавами, которые распоряжались в кабинете государя словно у себя дома, княгиня Юрьевская, в полубеспамятстве лепетавшая бессвязные французские слова, седой камердинер Трубицын. И любимый шотландский черный сеттер Милорд, тоскливо не сводящий глаз с того, что было его хозяином. Как сквозь сон услышал он слова Боткина:
– Не прикажете ли, ваше высочество, продлить на час жизнь его величества? Это возможно, если впрыскивать камфару. И еще…
– Сергей Петрович! А надежды нет никакой?
– Никакой, ваше высочество…
Глядя на отца, тело которого содрогалось в предсмертных судорогах, цесаревич – нет, уже император! – вспомнил об откровении, которое явилось некогда Пушкину.
Об этом рассказывал отец петербургского цензора [10] – поэт князь Вяземский.
Как-то в Царском Селе на квартире Жуковского собралось человек пять его близких друзей. Как раз в этот день батюшка, еще будучи наследником, прислал любимому воспитателю свой мраморный бюст. Тронутый таким вниманием, Жуковский поставил его на самое видное место в зале и подводил к нему каждого гостя. Вдруг Пушкин впился в мраморные черты странным, застывшим взглядом, закрыл лицо обеими руками и воскликнул надтреснутым голосом:
10
…отец петербургского цензора… – Петербургский цензор – Вяземский Павел Петрович (1820–1888), историк литературы, археограф; председатель петербургского Комитета иностранной цензуры (с 1873), начальник Главного управления по делам печати (1881–1883).
– Какое чудное, любящее сердце! Какие благородные стремления! Вижу славное царствование, великие дела, и – о Боже! – какой ужасный конец! По колени в крови! – И как-то странно твердил последние слова.
«По колени в крови…» – повторил про себя Александр Александрович и, сдерживая рыдания, спросил Боткина:
– Долго ли проживет страдалец?
– От десяти до пятнадцати минут, – отвечал тот.
Цесаревич отвернулся и горько заплакал. Он обнял великих князей Владимира Александровича и Михаила Николаевича и сквозь рыдания сказал:
– Вот до чего мы дожили!..
Александр Николаевич уже агонизировал, дышал с перерывами, и зрачки его не отзывались на свет. Явился протоиерей придворного собора Рождественский с запасными дарами. [11]
В тишине вслед за «Верую, Господи…» зазвучал канон при разлучении души от тела:
– «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от Тли живот мой, Многомилостиве…»
Да, житейское море! И теперь ему, наследнику, предстоит вести в этом море корабль России!..
11
Запасные дары – хлеб и вино (Святые Тайны тела и крови Христовой), освященные и хранимые в церкви для преподаяния больным в случае их смерти, в напутствие к вечности.
– «Святых ангел священным и честным рукам преложи мя, Владычице, яко да тех крилы покрывся, не вижу бесчестного и смрадного и мрачного бесов образа…»
Бесы! Это они наполняют смрадом житейское море, и несть им числа! Их дело – разлагать все здоровое, сеять смуту, толкать Россию к пропасти. Снова вспомнился Пушкин, стихи которого так любил отец:
Бесконечны, безобразны,В мутной месяца игреЗакружились бесы разны,Словно листья в ноябре… [12]12
«Бесконечны, безобразны // В мутной месяца игре…» – строки из стихотворения А. С. Пушкина «Бесы».
Боткин, слушавший пульс у императора, кивнул головой и выпустил государеву руку.
– Государь император скончался! – громко произнес он.
Княгиня Юрьевская вскрикнула и упала как подкошенная на пол. Ее розовый с белым пеньюар был весь пропитан кровью. Милорд жалобно заскулил, уставившись стеклянными глазами на обезображенное тело хозяина.
Присутствующие опустились на колени. Над ними возвышалась коленопреклоненная фигура нового императора. Странная перемена произошла в нем. Это был уже не тот цесаревич Александр Александрович, который любил забавлять маленьких друзей своего сына Ники тем, что разрывал колоду карт или же завязывал узлом железный прут. В несколько минут он совершенно преобразился.
Нечто неизмеримо большее, нежели простое осознание обязанностей монарха, осветило его тяжелую фигуру. Какой-то огонь святого мужества загорелся в его спокойных глазах.
Он встал.
– Ваше величество имеет какие-нибудь приказания? – смущенно спросил вызванный градоначальник.
– Приказания? – переспросил Александр III. – Конечно! Но, по-видимому, полиция совсем потеряла голову. В таком случае армия возьмет в свои руки охрану порядка в столице.
Государь повелел привести своих детей и детей княгини Юрьевской.