Шрифт:
Кому мои кудри, кому мои русы, —
стройно вывел Васька и бросил:
Достанутся расчесать?..
И снова еще огненнее, еще задористее подхватил хор:
Ишь ты, поди ж ты, что же говоришь ты:
Достанутся расчесать…
Степан и запорожцы с полумертвым Иоселем скрылись в одной из башен – там при воеводах застенок помещался.
Казаки, кончив песню, весело шли к блещущей реке и стругам, вдоль берега вытянутым, балагуря и смеясь.
– А ну, ребята, теперь Васькину новую давайте!.. – крикнул кто-то. – Гоже он, сукин кот, песни складывать насобачился… Ну, Васька, начинай!
Васька за последнее время маленько отошел. Все вокруг было так необычайно, так дружно, так весело. Образ милой Гомартадж уже начал тускнеть в его душ: было и прошло, и быльем поросло. От крови всякой он сторонился, а воля пьянила и его.
– Да ну, Васька!.. Какого черта?..
И едва Васька, выждав момент, своим чистым голосом бодро начал:
Еще как-то нам, ребята, пройти, —
как сразу дружно подхватил хор:
Астраханское царство пройдем свечера,
А Саратов, славный город, на белой заре,
Мы Самаре городочку не поклонимся,
В Жегулевских горах мы остановимся.
Вот мы чалочки причалим все шелковыя,
Вот мы сходеньки положим все кедровыя,
Атаманушку сведем двое под руки,
Есаулушка, ребятушки, он сам сойдет.
Как возговорит наш батюшка, атаманушка:
«Еще как бы нам, ребятушки, Синбирск город взять?..»
И зашумела широкая песчаная отмель самарская веселым походным шумом… И вдруг снизу легкий стружок под парусом показался. Дул добрый низовой ветер, и стружок бежал весело. Казаки бросили погрузку и гадали: кто и откуда это мог бы быть? Пристал стружок к песчаной отмели, и все ахнули: то был один из казаков, которых послал Степан к шаху со своей грамотой. Лицо казака сияло радостью: наконец-то догнал своих!.. Да где, чуть не под Москвой!..
– А где же другие? – кричали, сгрудившись, казаки.
– А других всех тезики порубили… – отвечал гонец.
– Как?.. Пословъ?.. Да что они…
И крупная брань повисла в воздухе.
– Рассказывай!.. И живо… Расперетак и распереэдак…
– Мне надо сперва атаману доложиться…
Толпа бурно зашумела.
– Рассказывай!.. – с гневными лицами напирали они на него. – От атамана не уйдет… И мы такие же казаки… Живо повертывайся!..
И гонец – рослый молодой казак с румянцем во всю щеку и с черными веселыми усиками – стал рассказывать толпе, как передали они шаху на торжественном приеме грамоту атаманову, как недоволен был шах, что атаман надавал в ней себе всяких пышных титулов самовольно, как усмехнулся он, когда толмач вычитал ему, что казаки предлагают ему союз против государя московского…
– А как дочитал толмач до того места, где атаман грозится прийти в случае чего с двухсоттысячной армией, батюшки, что тут было!.. – рассказывал гонец. – Толмач это со страху едва бредет да все спотыкается, а шах как понял, как вскочит и придворные все его за сабли схватились… Ну, похватали всех нас и тут же всем, акромя меня, головы порубили, а кишки собакам бросили… А ты, – грозно говорит это мне шах, – ты иди домой и передай твоему разбойнику-атаману, что ты-де, атаман, дикая свинья, и что он-де, шах, бросил-де тебя, атамана живого или мертвого, на съедение псам.
Тяжелая фигура вдруг грозно выдвинулась из задних рядов. Все оторопели. Весь красный, с гневно сверкающими глазами, Степан вдруг выхватил саблю, и страшный удар в шею свалил окровавленного гонца на горячий волжский песок.
– И не сметь хоронить этого пса… – сказал атаман, тяжело дыша и вытирая саблю шелковой полой. – Пусть на съедение воронам… Чтобы другим неповадно было привозить казакам такие ответы…
Никто не пикнул.
– И чего сгрудились? Становись все на погрузку… Живо!..
Все быстро разбрелись по челнам, одобряя атамана: нешто это мысленно говорить неподобное? Это всему войску казацкому обида…
Степан сумрачно зашагал домой.
Увидев его в окно, Аннушка сперва заметалась по терему, а потом пала перед святыми иконами: Господи, спаси и помилуй!.. Все, что теперь для нее, сироты, навеки опозоренной, осталось, это монастырь или смерть. Что делать? Куда скрыться? Этот белый жидовин предлагает увезти ее в Северщину, к дяде ее, у которого там большие вотчины, но Бог его знает, что у него на уме?.. Господи, спаси!..