Гладиаторов хорошо кормили, воды тоже было вдоволь. Экебус старался, чтобы бойцы не потеряли форму и с блеском выступили во время празднества и честь Оттоса, владыки Тиранны. Но если раб падал больше трех раз, его отвязывали и вели к верховному фадранту, чтобы тот лично убедился, достоин ли гладиатор столичной арены. Делалось это с впечатляющей простотой; Экебус с размаха бил раба в грудь, и если тот оставался на ногах, то мог продолжать путь на волокуше, запряженной парой лошадей. Если человек падал, солдаты пускали в ход пики. В первый день Блейд насчитал больше дюжины мертвых тел.

Ему пришлось отдать Пелопсу большую часть своего рациона; он не сомневался в исходе проверки, которую мог учинить Экебус. Однако Пелопс свалился в первый же день, и еще раз - во второй. Экебус, обычно разъезжавший вдоль колонны, в этот момент оказался рядом, и на его узких губах заиграла довольная усмешка. Теперь Блейд шагал, поддерживая одной рукой цепь, свисавшую с пояса Пелопса.

Когда фадрант в очередной раз проезжал мимо, его взгляд вновь остановился на маленьком учителе.

– Скоро эта мразь клюнет землю в третий раз, - зловеще пробормотал он.

Блейд вздрогнул и поднял мрачный взгляд на Экебуса.

– Я могу нести его, сьон! Он совсем не тяжелый.

Тот отрицательно покачал головой и рассмеялся.

– Это запрещено. Каждый сам за себя, и если он еще раз упадет, то подвергнется испытанию. Неужели ты сомневаешься в моем милосердии?

Блейд попробовал сплюнуть, но горло у него пересохло - последнюю порцию воды он отдал Пелопсу. Жест, однако, выглядел достаточно красноречивым.

Экебус снова рассмеялся и, подозвав двух фадритов, что-то тихо приказал им. Теперь эта пара постоянно держалась рядом, словно два волка, подстерегающих усталую овцу. Стиснув зубы, разведчик запустил пальцы в бороду, уже порядком отросшую, курчавую и всклокоченную, затем дернул цепь, прикрепленную к наручникам Пелопса. Он должен довести его до Сармакида! В том поединке, который они с Экебусом вели за жизнь этого малыша, каждый глоток воды и каждая унция веса значили так много!

– Шагай! Ты должен идти, малыш!
– рявкнул Блейд.
– Все очень просто шаг, еще шаг и еще один. Думай только об этом. Когда соберешься падать, предупреди меня. Я помогу.

– О, великодушный сьон, - простонал Пелопс, - брось меня... Я не заслужил такой заботы... Я умру здесь... смерть от копья лучше огненного чрева Тора...

– Все равно я буду тебя тащить, - мрачно пообещал разведчик.
– Я не могу тебя оставить, малыш, других друзей у меня нет.

Пелопс споткнулся, и он натянул цепь, не давая сармийцу свалиться на землю. Наблюдатели, к счастью, были заняты; они по очереди прикладывались к фляге с подозрительным содержимым и не смотрели по сторонам.

– У тебя есть Зена, - простонал Пелопс, судорожно ловя ртом горячий воздух.
– Хотя я не понимаю...
– он замялся.

– Я тоже не понимаю, - согласился Блейд.
– Что-то здесь не то.

Первый раз он вслух высказал свои подозрения, мучившие его с начала похода. И с ним, и с Пелопсом обращались не лучше, чем с остальными рабами, - а может, еще и хуже.
– Да, вряд ли Зена сумела получить родительское благословение на брак! Этот переход через степи и горы с рабским караваном не слишком напоминал триумфальное шествие любимого королевского зятя. Что-то не сработало. Вероятно, Зене не удалось добиться успеха - во всяком случае, полного успеха. Разведчик вспомнил слова Экебуса, что его вызывают в столицу по приказу тайрины. Именно тайрины! О Зене фадрант не упомянул ни словом.

И было ясно, что фадрант повинуется приказу с неохотой. Если с чужеземным воином и его слугой что-нибудь случится в дороге, Экебус будет не слишком огорчен. Блейд не сомневался, что хитроумный фадрант уже заготовил какую-нибудь правдоподобную версию для тайрины.

По ночам невольников тоже держали в цепях, и люди, падая на землю, засыпали прямо в грязи и нечистотах, слишком усталые, чтобы обращать на это внимание. Пелопс отключался сразу, нередко забывая об ужине; Блейд расталкивал его и заставлял есть. Сам он проводил вечерние часы в размышлениях. Караван двигался через степи и горы к морскому побережью, к столице, и неприятные предчувствия все чаще и чаще охватывали разведчика. День ото дня цепь становилась тяжелее, Пелопс спотыкался на каждом шагу, и сердце Блейда леденело в ожидании беды.

Наконец колонна нанизанных на цепь людей подобно змее вползла по крутой тропинке на высокое каменистое плоскогорье и остановилась на отдых на краю отвесного утеса. Вдалеке, залитые неярким тусклым золотом закатного солнца, поблескивали крыши башен, дворцов и храмов Сармакида. За городом алело море, и Блейд уже ощущал слабый йодистый запах соленой воды. Над удлиненным прямоугольником гавани, перекрытой огромной бронзовой цепью, вздымался лес корабельных мачт. Этот вид не был неожиданным для странника; Пелопс не раз говорил ему, что Сарма - морская держава.

Застонав, маленький учитель в изнеможении опустился на землю. Остальные рабы чувствовали себя не лучше; каждый падал там, где стоял. Лишь Блейд остался на ногах, скрестив на груди мускулистые руки; он пристально разглядывал зеленую равнину, что начиналась у подножия утесов. Перед ним простирался полуостров, длинным треугольником выступавший в море. Город был построен на северной его стороне и защищен рвами и каменными стенами; в центре его, на холме, к которому сходились все улицы, стоял дворец правительницы - длинное невысокое сооружение из мрамора, с единственной башней, увенчанной флагштоком.