– Должно быть, это очень узкое ущелье с высокими стенами, предположил аль-Мунзир.

– Да, его потому и прозвали Черным. Кроме того, в него невозможно войти, потому что из него вытекает быстрая река с порогами, настолько сильная, что тащит за собой камни и крутит их, как пучки шерсти. У нее нет берегов, о господин, стены ущелья встают прямо из воды, поэтому никто и никогда не поднимался вверх по течению и не рассказал, каковы ее истоки. Дети иногда доходят до этой реки и возвращаются обратно с верблюжьим навозом, потому что раз в месяц или даже чаще кто-то устраивает стоянку на берегу реки, у самого входа в ущелье, и разводит костер, и готовит пищу. Зачем это делается - знает лишь Аллах великий. Может быть, караван, который ты ищешь, оставил следы на том берегу?

– А купец, ты говоришь, уехал к тем горам и не вернулся?
– переспросил аль-Мунзир.

– Я не хочу сказать ничего дурного, о друг Аллаха, но мы его здесь больше не видели.

– Говорил ли ты ему про стоянку на берегу?

– Нет, но я предупредил его, что в горах стоит крепость горных гулей.

Джабир аль-Мунзир усмехнулся.

– Что делать гулям в таком уединенном месте, о Хасан?
– спросил он. Они ведь злодействуют там, где ходят караваны, и заманивают путников, и пожирают их, и только одно непонятно - как люди потом узнали, что их пропавшие товарищи съедены? Ведь не было случая, чтобы гули вернули родственникам обглоданные кости.

– Не смейся над такими вещами, о господин, - вполне серьезно попросил Хасан.
– Во-первых, караваны у подножия гор все же проходят. Во-вторых, гулей видели на вершинах и крутых откосах. И оказалось, что среди них есть и женщины, и мужчины. Я сам раньше думал, что гули - это женщины.

– Как же вы не боитесь пускать туда детей?
– удивился Хасан.

– Наших детей они не трогают, о господин. Так что остерегайся, ради Аллаха! Может быть, тот купец тоже повстречался с ними.

– Гули примут меня за своего, о Хасан, - вполне серьезно сообщил аль-Мунзир, а когда Хасан уставился на него в полнейшем ужасе, пояснил: Они решит, что я из племени чернокожих зинджей, а значит, тоже ем людей. И мы поладим.

– А правда, что у людей из племени зинджей ноздри - как отверстия кувшина, и одна губа - как одеяло, а вторая - как башмак?
– оценив шутку, спросил Хасан.

– Среди них встречаются уроды с приплюснутыми носами, огромными ноздрями и выпяченными губами, но все они высоки, статны, сильны, и если хозяин, что приобрел таких рабов, не побоится дать им в руки оружие, они будут хорошо драться, о Хасан. И еще они великолепны в плясках. А теперь возблагодарим Аллаха, и я отправлюсь в путь. Я хочу засветло добраться до ущелья и осмотреть место стоянки.

Наполнив дорожный пищевой мешок сотрапезника, Хасан послал двух из своих шести сыновей показать аль-Мунзиру наилучшую дорогу. Они проводили его целый фарсанг, не забывая высматривать по дороге верблюжий помет, а потом аль-Мунзир дал мальчикам по данику (и для них, чей отец считал сокровищем десять дирхемов, даник был не меньшим сокровищем), а сам поскакал к ущелью.

И прибыл туда Джабир аль-Мунзир вовремя.

Он как раз осматривал место стоянки на берегу шумной речки, соображая, откуда пришли те, кто разводил здесь костер, и куда они ушли. И осмотр аль-Джабир производил, не сходя с коня, потому что собирался сразу же пуститься в дальнейший путь.

Если бы он не задержался на время, достаточное, чтобы произнести короткую молитву, то и не увидел бы, как река выносит из ущелья нечто неожиданное. Чернокожий великан не сразу понял, что мимо него проносится человеческое тело.

Река была быстрая и порожистая, и это тело сильно потрепало и побило выше по течению, а дальнейшая его судьба была и вовсе неприглядна. Аль-Мунзир поскакал вдоль берега, стараясь разглядеть того несчастного. На миг из воды показалось лицо молодого мужчины. Поток сорвал с него почти всю обежду, и аль-Мунзир увидел, что утопленник плечист, статен и достоин лучшей участи.

Видя, что ему не удастся выловить из воды тело, Джабир аль-Мунзир остановил коня и стал размышлять.

– Если бы этот человек был в сапогах и в фарджии, подпоясанной как полагается, вода бы не раздела его, - сказал себе аль-Мунзир. Она бы лишила его тюрбана, и только. Очевидно, когда он свалился в воду, на нем уже было мало одежды. Может быть, его захватили разбойники, и раздели, и он попытался бежать, и свалился в поток? Хасан предупредил меня о гулях, но ничего не сказал о разбойниках и айарах. А ведь за мои десять дирхемов он должен был предупредить меня обо всех опасностях, клянусь Аллахом! Если бы в этих горах жили айары, то прежде всего они бы условились со здешними жителями о покупке пищи и других услугах. Может быть, Хасан, когда толковал про крепость горных гулей, хотел мне дать понять, что незачем соваться в эти места? Однако же он отпустил меня сюда. Мы сидели за одной скатертью и пили вместе - он не станет меня предавать. Значит, айары тут ни при чем, и разбойники - равным образом.

Вспомнив про гулей, аль-Мунзир негромко рассмеялся.

– Это - не их рук дело! Они бы не стали пускать вниз по течению такого упитанного молодца! А любопытно - написаны ли у гулей по краям скатерти подходящие к случаю стихи?

Он повернул коня и поехал вниз по течению, сопровождая плывущее тело. Вскоре местность сделалась более ровной, и течение потока - спокойным, и аль-Мунзиру удалось, послав коня в воду, удержать утопленника. Вода доходила почти до стремени, и аль-Мунзир мог, нагнувшись с седла, ухватить того человека за руку. Конь, привычный к мертвым телам, не испугался и этого тела.