— Вот это да… — протянул Кирик.

Он понял из прочитанного, что русский человек сделал вазу, равной которой не было во всём мире.

Ребята начали перелистывать альбом.

— А это что за ваза?

— Погоди, найду очки…

Старик засуетился. Взяв в руки альбом, он поднес его к окну и, увидев знакомый рисунок, произнёс с лёгким смешком:

— Это о том, как наши колыванцы Наполеона удивили. Ну-ко, читай.

Янька, не торопясь, начал читать:

«…В 1807 году сопровождавший транспорт с изделиями Колыванской фабрики мастер Яков Протопопов был отправлен кабинетом его величества в Париж с вазой из коргонского порфира, подаренной Наполеону I. Там его одели во фрак, в котором Протопопов чувствовал себя скверно; Наполеон, любуясь подарком, заметил и Протопопова. На его вопрос: «Что это за человек?» — ему ответили, что это русский мастер, делавший вазу.

«Неужели этот медведь может сделать что-нибудь изящное?» — спросил с удивлением Наполеон.

Затем Протопопова наградили и отправили домой…».

— Здорово! — произнёс довольный Янька. — Вот так наши колыванцы! Утёрли нос самому Наполеону.

…На следующий день ребята сбегали на каменоломню и, набрав цветных камней, стали собираться в обратный путь. Однако неожиданный приход алтайца Удагана расстроил их план.

Пришелец рассказал, что белогвардейцы вчера вечером, заняв Талицу, вышли на Тюдралинскую дорогу. Путь с Коргона был отрезан. Заставы врага, видимо, были разбросаны по реке. Оставалось одно — идти в обход, тайгой. Но и там можно было легко наткнуться на мелкие группы каракорумцев [26] , которые бежали под ударами отряда Печёрского.

— Моей деревне белый всех порол: старик порол, девка, баба, малайка порол, — говорил Удаган на ломаном русском языке. — Меня хлестал — вот смотри! — сняв шубу, он показал свежие кровоподтёки на спине. — Мой малайка порол… — алтаец тяжело вздохнул. — Сначала малайка шибко ревел, потом не ревел: мёртвый был.

— Насмерть запороли мальчишку! — седые брови Журавея сдвинулись.

— А не слышал, как там моя племянница Устинья, — спросил старик. — Муж-то её в партизанах.

— Как не слыхал! Вся деревня видела, — закивал головой Удаган. — Твой Устинья белый шибко хлестал. Потом руки вязал, ноги вязал, осина привязал, муравей тащил, под Устинья клал. Где нагайкой бил, муравей кучей сидел, в рот заползал, уши заползал, кусал, уй! — рассказчик закрыл глаза. — Народ стал кричать: «Зачем Устинья мучишь?». Белый конём народ топтал, а сегодня деревню жёг.

— Замучили… — голос старика дрогнул, — замучили Устиньюшку, изверги!

— Гады! — Янька вскочил на ноги.

— Пойдём, Удаган, с нами в Тюдралу! — обратился Кирик к алтайцу.

— Пойдём, пойдём, — закивал головой. — Моя все тропы Коргона знает. Дорога нельзя. Тайга пойдём. Партизан бумажка пишем, — сказал он решительно. — Ружьё шибко надо, стрелять Колчак будем. Когда пойдём?

— Сейчас.

Мальчики повернулись к старику и остановились изумлённые. Добродушное лицо Журавея было суровым. Он лихорадочно собирался. Надел сапоги, старую солдатскую фуражку с выцветшим малиновым околышем и кокардой, похожей на потемневшую копейку. Из шкатулки, где хранились редкие камни, достал два георгиевских креста и медаль. Из-под нар вытащил чёрную кожаную сумку. Не забыл и ружьё.

Никто не стал спрашивать, куда собрался старик.

Шёл Журавей твёрдым, размашистым шагом и всю дорогу молчал… Только на привале, когда все уселись отдохнуть, он спросил Яньку:

— Отец дома?

Мальчик ответил.

— А чей отряд на Чарыше?

— Алексея Громоздина.

Отдохнув, путники двинулись дальше. Ночь они провели в тайге, а утром Удаган вывел их к Тюдрале.

Возле избы Кобякова стояло несколько оседланных лошадей. Председатель собрал совещание командиров отрядов.

— Тюдралу нужно оставить в тылу и принять бой с карателями ниже Чарыша, — говорил он. — Нам необходимо до прихода основных сил Печёрского организовать защиту села. Отряд Громоздина займёт дорогу в версте от Тюдралы. Тебе, Темир, — обратился Прокопий к охотнику, — придётся принять первый удар врага. Выматывая колчаковцев, ты должен постепенно отходить под заслон отряда Громоздина. Если Печёрский подойдёт вовремя, тогда… — он выдержал небольшую паузу, — это будет последний, решительный бой. Так ли я говорю, товарищи?

— Смерть паразитам! — Алексей Громоздин грохнул кулаком по столу. — Сбросим колчаковцев в Чарыш!

— Правильно! Тюдралу мы должны отстоять! — раздались дружные голоса.

Прокопий был внешне спокоен.

— Итак, товарищи, — продолжал он, — план есть. Но прежде всего нам нужно знать, какими резервами располагает враг. Задание, как видите, сложное и требует сноровки.

— Из моего отряда любой пойдёт в разведку, — отозвался Громоздин.

— И мои не отстанут, — сказал Темир.

— Я пойду в разведку, — раздался вдруг старческий голос. К столу протиснулся Журавей. — Я пойду, — повторил он.

— И я! — Янька с надеждой посмотрел на отца.

— И я! — шагнул к столу Кирик.

— И моя пойдёт, — Удаган встал рядом с Кириком.

— Ого! Нашего полку прибыло! — удивился Кобяков. — Ушли на Коргон двое, а пришли четверо. Хорошо. А лучшего разведчика, как дед Журавей, нам не найти. Солдат он бывалый и лесные тропы знает хорошо.

— Только вот что, Прокопий Иванович, — заговорил старый хранитель каменоломни. — В этом деле мне нужен помощник. Если вы, товарищи, согласны, — обратился он уже к командирам отрядов, — отпустите со мной Кирика.