Это очевидные перспективы ближайших лет. Впрочем, они могут быть наглухо перекрыты «реформами».

Какова роль государства во всех этих процессах?

– Роль государства негативна и останется такой в ближайшее время. Нынешняя госполитика – это вялая авторитарная модернизация, а главный ее предмет – распределение ренты.

Поскольку размер натурально-ресурсной ренты зависит в основном от мировой конъюнктуры, а последняя – не слишком зависит от России вообще и совсем не зависит от ее внутренней политики, образование неизбежно становится «остаточным» (что бы и кто бы по этому поводу не декларировал, а декларируются и «приоритет», и «реформы»).

На месте ИТ-студентов я бы многого от государства не ожидал, а рассчитывал лишь на себя и утешался надеждой на то, что возможность продавать свои услуги также на мировом, а не внутреннем рынке (или на внутреннем, но с оглядкой на мировую конъюнктуру) устранить не удастся.

Что должно входить в стандарты ИТ-образования?

– Я бы не стал валить все «ИТ-специальности» в одну кучу.

Во-первых, есть массовые ИТ-специальности, которые сейчас почему-то считаются инженерными, но на самом деле просто не требуют вузовской подготовки. Это администрирование систем и сетей. Это простое массовое программирование (человеко-машинные интерфейсы по готовым руководствам, включая скрипты для веб-представлений; SQL-запросы и т. п.), предмет скорее для среднего специального образования.

Во-вторых, есть области системного анализа и проектирования систем, которые действительно требуют высшего образования. Здесь у нас традиционно неплохо с математическими основами (включая теоретическое программирование) и столь же традиционно слабо с такими дисциплинами, как эргономика и дизайн, техническая риторика, и, что всего печальнее, собственно с методологией анализа и проектирования.

В-третьих (по порядку, но не по значению), есть менеджеры ИТ, специалисты, одновременно подготовленные в части организации, руководства и управления, владеющие наукой и технологией и, в идеале, еще и представляющие себе предметную область, информатизацией которой они будут заниматься. На них особый спрос, и таких специалистов «готовыми» у нас не выпускают. (Начинают выпускать! См. врезку о факультете бизнес-информатики ВШЭ на стр. 29. – Л.Л.-М.)

В заключение я бы хотел резко возразить против распространенного взгляда на систему образования как «систему подготовки кадров». Это очень абстрактный и, в этом смысле, узкий, ограниченный взгляд.

Главная функция системы образования – в воспроизводстве и развитии системы знаний. В рамках этой функции студенты – просто рабочий материал, они получают подготовку так же, как, допустим, окисляются углеводороды в процессе работы двигателя внутреннего сгорания.

Эта функция реализовывалась в разное время по-разному, и мы, видимо, унаследовали проект «модерного» университета, сложившийся в ходе борьбы романтической реакции с Просвещением (при этом реализованный не на пустом месте, а с привлечением субстрата более ранних систем, средневековых и даже позднеантичных – это хорошо прослеживается в атрибутике и ритуалах).

Одна из важнейших черт этого проекта – научная организация знания, когда любая идеальная конструкция, претендующая на роль знания, не напрямую транслируется в учебные материалы, а становится предметом открытого обсуждения – академической дискуссии. Разумеется, в жизни эти нормы постоянно нарушались, и система образования использовалась как идеологический инструмент (в большей мере – в жестко авторитарных обществах, в меньшей – в демократических), но как идеал они сохранялись.

Последние десятилетия поставили этот проект под серьезный вопрос.

Во-первых, есть объективные факторы, такие как продолжающийся рост и диверсификация знаний, делающие проблематичным существование университета как их «вместилища». Во-вторых, активно пропагандируется идеология «интеллектуальной собственности», несовместимая с наукой и образованием, – и приходится делать усилия для вычленения собственно «научной информатики» (так же, как «научной фармакологии», например) и отделения ее от ритуально-магических околомаркетинговых заклинаний.

Пока не вполне понятно, в каком направлении возможен новый синтез и новая институционализация образования. Но уже ясно, что резко повышается значение неинституциональных ресурсов (издательства и такие проекты, как www.intuit.ru, сейчас делают для ИТ-образования больше, чем вузы), с одной стороны, и персонального наставничества – с другой.

С университетом связаны не только лекции и зачеты. Студенческая жизнь своеобразна, уникальна и сама по себе способна многому научить. «Не следует думать, будто уроки – наиважнейшее для студента и что таверна – такое место, где студенты только теряют время», – говорил герой «Баудолино» Умберто Эко еще восемьсот лет назад.

Студенчество – самый подходящий период в жизни, чтобы научиться (если уж в школе этому не научился) отличать важное от второстепенного, уметь вовремя списать то, что не выучил, планировать время, а также узнать о себе, способен ли ответить на экзамене после веселого застолья или свидания, завести приятные и полезные знакомства. Некоторые вещи учить действительно нужно в молодости (например, «проходить» какой-нибудь раздел математики в тридцать лет – нелегкое испытание), но главное – научиться учиться.

Автор: Виталий Дмитриев

Российское образование стало в последние годы любимой ареной споров политиков разного уровня. Одни с пеной у рта доказывают, что нашей стране пора составлять программу преодоления всеобщей безграмотности, а то скатимся на 2005-е место в мире (ходят слухи, что подобную чепуху совершенно серьезно обсуждают на уровне кабинета министров). Другие же, из когорты ура-патриотов, продолжают с трибун убеждать нас, что Россия – родина слонов и самое лучшее образование было и остается нашим.