Потом я узнала, что так делают и все другие девочки и мальчишки. Они тоже прячут в «секретах» и конфеты, и открытки, и марки, и всё интересное, всё ценное, чтобы потом найти с товарищем и вместе порадоваться. Но особенно интересно находить чужие секреты и конфисковывать их. Какое красивое слово, не правда ли? Не украл, не взял без спроса, а кон-фис-ко-вал! Но самое интересное не в том, что конфискуешь секрет, а в том, что ты на место секрета кладёшь что-нибудь другое. Вместо конфет, например, или открыток, фантиков или марок положишь ржавую пуговицу, рваные ленточки, пузырьки или черепки, а всё это обвязываешь ленточкой и сверху прикрепляешь записку: «Ждём новых подарков» — или: «Конфеты не понравились! Наши любимые — с кремовой начинкой. Учтите!» Но ещё интереснее выследить тех, кто конфискует секреты. Тогда в секрет кладут конфеты с перцем или старые билеты в кино и записку: «По этим билетам можете получить лекарство от глупости!»

Но играть в секреты зимою нельзя. Это летняя игра.

Зимою большинство ребят увлекается катаньем на коньках и на лыжах. Но я люблю больше всего каток.

Особенно хорошо на катке бывает в солнечные дни. Когда лёд отражает солнце, мне почему-то кажется, что под ногами у меня и не лёд вовсе, а будто само солнце расплескалось по льду, да так и застыло солнечной оледенелостью, а я катаюсь по мёрзлому небу и не катаюсь даже, а летаю, как птица. Люблю я и такие дни, когда сверху медленно сыплется и сыплется солнечный снежок. Тогда каждая снежинка как будто танцует в воздухе свой солнечный танец и все снежинки вместе, блестящие, сияющие серебром, раскачиваются под музыку, словно живая, снежно-серебристая кисея, и только для того, чтобы нам было приятнее кататься.

Сначала мы с Валей катались вдвоём, потом к нам присоединился краснощёкий дедушка. Он сказал на полном серьёзе, что самый настоящий дед-мороз — это он и что его прислали в Ленинград как подарок из одной старой сказки.

Мы спросили, сколько ему лет. Он сказал:

— Не так много! Не так ещё много! Всего сто пять лет!

Конечно, он пошутил и мы ему не поверили. Но он стал уверять нас, что все катающиеся на коньках живут очень долго, а некоторые и вообще не умирают. Мы так хохотали, так хохотали, что к нам скоро присоединились ещё две девочки и пять мальчишек. Мы устроили карусель. Дед-мороз присоединился к нам и вместе с нами баловался, как мальчишка.

Время летело на крыльях, и я, наверное, каталась бы до закрытия катка, но знакомый дед-мороз вдруг сказал: «Делу — время, потехе — час! Кто куда, а я — на работу. В ночную смену! Да и вам не мешает подумать об уроках! Привет!»

Ну, конечно, задачку я так и не решила, потому что после катка глаза так и слипаются.

Придётся списать у Нонны.

Ой, а вдруг она тоже была на катке? Даже страшно подумать, что получится завтра, если я не успею или не сумею списать задачку.

Ужасный день!

Утром проспала, задачку списать не успела, да ещё опоздала на урок.

Чтобы Раиса Ивановна не догадалась ни о чём, я нахально развалилась на парте и начала смотреть в глаза Раисы Ивановны с таким видом, будто нисколько не боюсь, что она меня вызовет. Я даже несколько раз подняла руку, будто бы умоляя Раису Ивановну вызвать меня к доске. Иногда это очень помогает. Когда кто-нибудь лезет с протянутой рукой, Раиса Ивановна поморщится недовольно и скажет: «Сиди, сиди! Вижу, что приготовила урок!»

К сожалению, сегодня такой номер не вышел.

Когда я подняла руку в четвёртый раз, Раиса Ивановна кивнула головой и сказала:

— Сологубова хочет помочь? Ну, помоги! Ступай к доске! Попробуй исправить свою отметку!

Она подумала, наверное, что я хочу избавиться от двойки. А у меня так всё и оборвалось внутри; щёки стали горячими, будто кипятком на них плеснули. Я и не помню даже, как встала, как оторвала ноги от пола.

— Смелей, смелей! — подбадривала Раиса Ивановна.

Я двинулась к доске, ничего не соображая. Лицо Раисы Ивановны расплылось в тумане, голова моя наполнилась странным шумом, и прямо в уши вроде чей-то голос будто зашептал быстро-быстро: «Птичка прыгает на ветке… раз… два… три… Нет, не три, а только кол!.. Единица! Единица! Пригодится единица…»

Я шла, пробираясь между партами, к доске, а мне казалось, будто классная доска сама двигается навстречу, и будто открывает она широкий, чёрный рот и хрипит злорадно: «Проглочу!»

Раиса Ивановна продиктовала задачку на то же правило, которое помогло девочкам и мальчишкам выполнить обязательство на 133 %. Только в этой задачке никто и ничего не собирал, а две бригады трактористов поднимали целину. Надо было выяснить, сколько гектаров вспахала каждая бригада, если обе вместе они выполнили план на 126 %.

Я умножала трактористов на гектары, бригады на проценты, потом складывала трактористов с гектарами и с процентами, делила полученное и на бригады и на трактористов, но правильного ответа не получалось. Я исписала цифрами всю доску вдоль и поперёк, вымелила себя мелом с головы до ног и за всю свою работу получила двойку. Да ещё какую двойку-то! Одним глазом и то не хотелось смотреть на неё.

Первая двойка, за пешеходов, была крошечная малюська. Почти совсем незаметная. Она так скромно устроилась в уголке дневника, будто зашла всего на минутку, взглянуть на мою пятёрку по истории и на четвёрку по ботанике. Эта же двойка — за трактористов — развалилась нахально в дневнике и вытянула длинный хвост так, что занял он три соседние строчки. А чтобы показать, как удобно и как приятно ей находиться в моём дневнике, двойка положила безобразную голову на красивую пятёрку по истории.