– Я не страдаю провалами в памяти, Кейли, – улыбнулся мастер кинжалов одними губами, – раз обещал сохранить твою жизнь, значит, сохраню.

– Почему ты решил уничтожить мой шарту, когда в нем находилась Мира-Нин? Она же твоя ученица, – женщину расстраивала предыдущая тема, а то, что он, говоря с ней, намеренно называл лишь половину имени, игнорируя родовую приставку, ее по-настоящему бесило. Так представители их народа обращались лишь к тем, кто добровольно (или не очень) согласился отдать себя во власть другого: к детям, супругам, постоянным любовникам… или к рабам. И пусть они оба понимали, что теперь она принадлежит ему, раз таковыми были условия договора, ей очень хотелось оттянуть неизбежное.

– Плохая ученица, раз совершает такие глупые поступки, – пожал плечами Илин-Ули. – Самонадеянность наказуема. Будет ей урок.

– А если бы во время взрыва она лишилась головы?

– Урок оказался бы для нее последним… – Улыбка, сильно смахивающая на оскал, не вызвала в Кейли-Оз ответного веселья, но и демонстрировать новоявленному союзнику свои истинные чувства женщина не желала.

– Я должна оставаться в этой пещере до твоих новых распоряжений? – Вопрос прозвучал чересчур бесстрастно, чтобы быть таковым.

– Нет. Я знаю лучшее место. Там тебя точно ни один аше-ар не догадается искать, – с легкой иронией ответил мужчина. Он собственническим жестом обнял растрепанную женщину и, глядя поверх ее неровно остриженной головы, усмехнулся своим мыслям.

Кейли-Оз не вырывалась, напротив, она откинулась назад и, уютно устроившись в объятиях своего спасителя, мрачно подумала: «Мы еще посмотрим, кто в конечном счете от этой сделки выиграет больше».

Сколь бы подавленным ни было ее настроение, жить хотелось, и даже очень. А еще хотелось мстить. Так почему не использовать вынужденный союз с пользой для себя? И пусть охотник думает, что она принадлежит ему, пусть. Ей не трудно изобразить покорность, даже преданность (впрочем, в это он не поверит), она будет делать то, что он говорит, не забывая получать от всего происходящего собственную выгоду. А потом она что-нибудь непременно придумает. И тогда о несправедливом отношении к бывшей лучнице пожалеют все. И эйсард, и Мира-Нин, и этот самодовольный тип, что прижимает ее к себе.

Пока Кейли-Оз предавалась сладостным планам мести, Илин-Ули задумчиво изучал силуэт видневшегося вдалеке города, затем медленно перевел взгляд на киприна, извивающегося крылатой змейкой в облаках, и свистнул, призывая своего ящера, – пришло время возвращаться. А ведь еще нужно было пристроить беглянку и придумать достоверный рассказ о том, где его носило, на случай, если этим кто-нибудь заинтересуется. Он посмотрел на Кейли-Оз, сосредоточенно морщившую лоб под тяжестью собственных дум, и ухмыльнулся. Она для него была как открытая книга, а он для нее – как сложнейший ребус. Но упрямству этой женщины стоило позавидовать. Довольный тем, что собеседница не видит его лица, мужчина сказал:

– Пора, Кейли. Тебе еще надо будет устроиться в новом доме. – Прищурился, вглядываясь в очертания Неронга, и тихо добавил: – Почему бы и нет?

Страх… липкий и противный, как протухший кисель. Я чувствовала его прикосновение обнаженной кожей. Он проникал сквозь нее в тело, заползал через мысли в разум, он был повсюду. Хотелось сжаться в комок, обхватив руками колени, но тяжелые цепи крепко держали раскинутые в стороны руки, не давая возможности двинуться. Я лежала на холодной каменной плите в окружении цветов и горящих свечей и слушала тихое бормотание, доносящееся издалека. Скоро… уже скоро все это закончится, а вместе с тем закончится и моя недолгая жизнь. Ведь пророчество должно быть исполнено любой ценой. И какая, собственно, разница, где подыхать: в куче изуродованных трупов моих предшественниц или здесь, на ледяном ложе, украшенном алыми бутонами, почти такими же, как моя кровь.

Убийцы не торопились, и я продолжала неподвижно лежать под заунывный рокот голосов, напоминающий ритуальные песнопения. От холода и страха голова соображала плохо, язык едва ворочался, не в силах выговорить ни слова, по коже бегали мурашки, а на сердце было так тяжко, что хотелось разрыдаться, но слезы отказывались наворачиваться на остекленевшие глаза. Я скоро умру. Во имя какого-то гадкого предсказания, ради незнакомых мне людей, которые ничем не заслужили такую честь!

Где-то в глубине души кипела злость, крепко придавленная могильной плитой безысходности и щедро посыпанная черной землицей отчаяния. Пальцы сжимались в кулаки, натягивая до предела цепи, опутавшие тело. Больно! Мне не справиться с этим, не сбежать. Еще чуть-чуть, и я выполню возложенную на меня миссию сейлин: расстанусь с собственной жизнью на жертвенном алтаре и освобожу тем самым Неронг от проклятия. Как благородно и… как противно. Мной постепенно овладевала апатия, хотелось спать. Веки медленно закрывались, и сознание погружалось в…

– …сон! – облегченно выдохнула я, открыв глаза, и тут же взвыла от неосторожного движения.

К счастью, не цепи приковали меня к алтарю, а собственные волосы к кровати. Длинные, нечесаные… они опутали мою спину, грудь и руки, мешая пошевелиться. Долго я, видать, крутилась во время просмотра ночного кошмара. Кое-как отлепив от вспотевшей кожи противные пряди, постаралась сесть. Нужно было оглядеться и навести порядок в голове, которая почему-то слегка кружилась, зато подозрительно хорошо работало зрение – я прекрасно видела мелкие и далеко расположенные детали интерьера, которые раньше вряд ли смогла бы рассмотреть. Вообще-то не только зрение – все состояние организма можно было смело охарактеризовать словом «отличное». Еще бы узнать, где нахожусь, и станет совсем хорошо.

Я смежила веки, напрягая разленившуюся память. Перед внутренним взором замелькали обрывки недавних событий. Обстрел в городе, меняющий размеры ворон, странная женщина-оборотень с ножом, Сэн… От подобных воспоминаний я невольно сглотнула и, открыв глаза, осторожно прикоснулась к своему животу, не решаясь пока на него смотреть. Никаких повреждений на ощупь не обнаружила, даже намека на шрам. От удивления забыла о собственных колебаниях и уставилась на чудесным образом излеченное место.

Так и есть – чисто! А может, и не было никаких ран? Может, приснилось все так же, как и ритуальное жертвоприношение с моим непосредственным участием? Хотя нет: лохмы-то до пят, а на теле, наоборот, кожа гладкая, нежная: ни прыщика, ни волосинки. Этот феномен я объяснила себе тем, что в арсенале Эвана было много чудесных снадобий. Наверное, мази нейтрализовали эффект коары там, где излишняя волосатость ни к чему. Иначе была бы я похожа на обезьяну. А так… очень даже ничего вышло, если приодеть да причесать. Одним словом, за считаные дни сделали из меня неплохой полуфабрикат с возможностью дальнейшей доработки. И все это наяву. Значит, и нападение было, и рана… только кое-кто над ней плодотворно потрудился, пока я пребывала в объятиях Морфея. Даже знаю кто! Ибо память тут же выдала несколько фрагментов из недавнего прошлого.