Подобие свое создай хоть для меня,

Чтоб красота твоя жила в тебе иль близ тебя

[пер.
– Н.Гербель].

Я собрал все отрывки, которые как будто подтверждали мою догадку, и они произвели на меня глубокое впечатление, показав, насколько справедлива теория Сирила Грэхэма. Я увидел также, как легко отличить строки, в которых Шекспир говорит о самих сонетах, от тех, где он ведет речь о своих великих драматических произведениях. Никто из критиков до Сирила Грэхэма не обратил внимания на это обстоятельство. А ведь оно чрезвычайно важно. К сонетам Шекспир был более или менее равнодушен, не связывая с ними помыслов о славе. Для него они были творениями "мимолетной музы", как он называет их сам, предназначенными, по свидетельству Миерса, для весьма и весьма узкого круга друзей. Напротив, в художественной ценности своих пьес он отдавал себе ясный отчет и высказывал гордую веру в свой драматический гений. Когда он говорил Уилли Гьюзу:

А у тебя не убывает день,

Не увядает солнечное лето.

И смертная тебя не скроет тень,

Ты будешь вечно жить в строках поэта.

Среди живых ты будешь до тех пор,

Доколе дышит грудь и видит взор

[пер.
– С.Маршак],

слова "Ты будешь вечно жить в строках поэта", несомненно, относятся к одной из его пьес, которую он тогда собирался послать своему другу, точно так же, как последнее двустишие свидетельствует о его убеждении в том, что написанное им для театра будет жить всегда. В обращении к Музе (сонеты 100 и 101) звучит то же чувство:

Где Муза? Что молчат ее уста

О том, кто вдохновлял ее полет?

Иль, песенкой дешевой занята.

Она ничтожным славу создает?

вопрошает он и, укоряя владычицу Трагедии и Комедии за то, что она "отвергла Правду в блеске Красоты", говорит:

Да, совершенству не нужна хвала,

Но ты ни слов, ни красок не жалей"

Чтоб в славе красота пережила

Свой золотом покрытый мавзолей

Нетронутым таким, как в наши дни,

Прекрасный образ миру сохрани!

Однако наиболее полно эта идея выражена, пожалуй, в 55-м сонете. Воображать, будто "могучим стихом" названы строки самого сонета, - значит совершенно неправильно понимать мысль Шекспира. Общий характер сонета создал у меня впечатление, что речь в нем идет о какой-то определенной пьесе и что пьеса эта - "Ромео и Джульетта":

Надгробьям пышным, гордым изваяньям

Не пережить могучий этот стих

Он охранит красы твоей сиянье

От язв и тлена, что разрушат их.

И пусть падут столпы и рухнут стены

В горниле битв от Марсова меча,

Пребудет образ твой живой, нетленный

В глазах людей и в пламенных речах

Смерть победив и немоту забвенья,

Пройдешь ты сквозь бессчетные года,

Стяжаешь славу в дальних поколеньях

И встретишь день последнего суда.

Итак, пока не грянет труб небесных зов,

В очах живи влюбленных, в звуке этих слов

[пер.
– С.Маршак].

Весьма примечательно также, что здесь, как и в других сонетах, Шекспир обещает Уилли Гьюзу бессмертие, открытое глазам людей, то есть бессмертие в зримой форме, в произведении, предназначенном для сцены.

Две недели я без устали трудился над сонетами, почти не выходя из дому и отказываясь от всех приглашений. Каждый день приносил новое открытие, и вскоре Уилли Гьюз поселился в моей душе, точно призрак, и образ его завладел всеми моими мыслями. Временами мне даже чудилось, что я вижу его в полумраке моей комнаты, - так ярко нарисовал его Шекспир - с золотистыми волосами, нежного и стройного, словно цветок, с глубокими мечтательными глазами и лилейно-белыми руками. Даже имя его завораживало меня. Уилли Гьюз! Уилли Гьюз! Какая дивная музыка! О да! Кто, как не он, мог быть властелином и властительницей шекспировских страстей, повелителем его любви, которому он был предан, как верный вассал, изящным баловнем наслаждений, совершеннейшим на свете созданием, глашатаем весны в блистающих одеждах молодости, прелестным юношей, чей голос звучал сладко, точно струны лютни, а красота чудным покровом облекала душу Шекспира и была главным источником силы его драматического таланта?

Какой же жестокой трагедией казалось теперь бегство и позорная измена актера - скрашенная и облагороженная его колдовским очарованием, - но тем не менее измена. И все же, если Шекспир простил его, не простить ли его и нам? Мне, во всяком случае, не хотелось заглядывать в тайну его грехопадения.

Другое дело - его уход из шекспировского театра; это событие я исследовал со всей тщательностью. И в конце концов пришел к выводу, что Сирил Грэхэм ошибался, предполагая в соперничающем драматурге из 80-го сонета Чапмена. Речь, по всей видимости, шла о Марло. Ибо в тот период, когда писались сонеты, выражение "Его ли стих - могучий шум ветрил" не могло относиться к творчеству Чапмена, как бы ни было оно применимо к стилю его поздних пьес, написанных уже в годы правления короля Якова I. Нет, именно Марло был тем соперником на драматургическом поприще, которому Шекспир расточает такие похвалы, а

...дружественный дух

Его ночной советчик бестелесный

[пер.
– С.Маршак],

это Мефистофель из его "Доктора Фауста". Без сомнения, Марло пленила красота и изящество юного актера, и он переманил его из театра "Блэкфрайерс" к себе, чтобы дать ему роль Гейвстона в своем "Эдуарде II". То, что Шекспир имел законное право не отпустить Уилли Гьюза, ясно из 87-го сонета, где он говорит:

Прощай! Ты для меня бесценное владенье,

Но стала для тебя ясней твоя цена